Алекс Айнгорн - Сердце и корона

— Но я знаю, Оливье по-прежнему меня любит. Через какое-то время он успокоится.

— Он всего лишь кузен, ваше величество. Всего лишь кузен.

— Он мне очень дорог.

— Да, но подумайте. Конечно, он рассердится, что вы отнимаете назад свой дар, но это-то он поймет. Поймет гораздо легче, чем ваш брак с Орсини. И простит вас.

Изабелле хотелось верить ему. Она зажмурилась. Если бы она была королевой, то Орсини, он, наверное, снова потянулся бы к ней, снова полюбил, как прежде. Все стало бы как раньше. Она встряхнулась.

«Никогда уже не будет как раньше!» — отчаянно возопил ее внутренний голос. Прошлое никогда не вернется.

— Я подумаю, Сафон. Подумаю хотя бы до вечера.

— До вечера? Пусть. Сегодня в восемь вечера будьте у меня. Я оставляю вам мадам д’Оринье. Она привезет вас, — он наклонился к самому ее уху. — Я вижу, как горят ваши глаза. В сердце своем вы все уже решили. Не так ли, ваше величество?

— Я думаю, Сафон, думаю. Я либо буду у вас в восемь, либо не ждите меня вообще. Если в пять минут девятого меня не будет, значит, мой ответ — Нет.

Он почтительно склонил седовласую голову.

— Ваше право королевы, ваше величество. Но не будет ли дерзостью спросить вас, отчего зависит ваш ответ.

Она встала и прошлась по комнате, унимая предательскую дрожь.

— Мой ответ зависит от моего мужа. Вы удивлены? Представьте, он что-то значит в моей жизни. Я буду ждать его. Но я устала ждать. Мое терпение истощается. Если в семь его еще не будет, значит, не судьба, и в четверть восьмого я уже буду сидеть в карете.

— Но, простите, мадам, если все так просто, едем сейчас же. Вы пробудете в моем доме до вечера. К чему ждать, пока вернется Орсини?

— Сафон, вы не поняли меня. Я не боюсь, что Орсини помешает мне уехать. Если бы решение было принято, меня бы никто не удержал. Но это — это как гадание. Вы понимаете?

— Да, кажется, — сказал Сафон задумчиво. — Вы загадываете желание и раскладываете пасьянс. Складывается пасьянс — вы едете с Луизеттой, не складывается — остаетесь дома, как бы оно ни было дальше.

— Да, — она кивнула. — В общем, так.

— Чтобы сорвать наши планы, регенту достаточно отправить первого министра домой на несколько часов раньше, — рассмеялся Сафон.

— Ошибаетесь, — сухо сказала Изабелла. — Орсини всегда был сам по себе. Не думаю, что регенту удается помыкать им. Так что вряд ли что-то, кроме его собственного желания, может руководить его поступками.

Сафон буравил ее взглядом. Ей казалось, что он читает у нее в сердце.

— Надеюсь все же, что у регента найдется срочное дело для господина маркиза на вторую половину дня. Так что я буду ждать вас, ваше величество. Я не прощаюсь, — он нахлобучил шляпу и вооружился тяжелой тростью.

— Такой милый и такой хитрый старик, — усмехнулась Луизетта после его ухода.

— Он хочет быть министром.

Они услышали тяжелую поступь Мадлен. Выражение раздражения на ее лице усилилось.

— Я не нашла никакой книжки, — сказала она.

— Я найду ее сама. Пойдемте, Луизетта.

Она взяла бывшую фрейлину под руку и увела из гостиной.

— Зачем вы держите ее в доме, ваше величество? — прошептала Луизетта.

— Мадлен? Не знаю. Мне неудобно выгнать ее. Она моя родственница.

— Ну и что? Она как деревянный табурет среди мягких кресел, — пожала плечами Луизетта.

— Но выпроводить ее означает оскорбить моего мужа.

— А разве не стоит поставить его на место? Ох, простите, ваше величество.

— Не извиняйтесь, — улыбнулась Изабелла. — Пустяки.

— Вы несчастливы? — быстро спросила Луизетта, словно пугаясь собственных слов. Изабелла отвела глаза.

— Я несколько иначе представляла себе свою жизнь, — уклончиво сказала она.

Около шести Изабелла начала переодеваться. Она собиралась вступить в новую жизнь королевой. Она надела платье с глубоким вырезом. Поверх юбки из парчи светло-лимонного цвета была красная атласная, открывающая перед нижней, того же материала был корсаж и рукава. В половине седьмого Изабелла собрала самое необходимое и приказала заложить карету. Без десяти семь они с Луизеттой отнесли вещи в карету. Но Изабелла твердо решила дождаться установленного ею часа. Наконец она услышала, как пробило семь. Орсини не появился. Изабелла спустилась вниз. У двери стояла Мадлен.

— Куда вы? — спросила она.

— Я уезжаю, — спокойно сказала ей Изабелла.

— Куда?

— Не знаю, — честно признала Изабелла.

— Как так? Что сказать Эжену?

— Ничего, Мадлен. Впрочем, что хотите.

— Вы едете в гости к этой даме?

— Пусть так. Прощайте, Мадлен.

— Когда вы вернетесь? Завтра?

— Никогда.

Мадлен тупо глядела на нее, не понимая. Изабелла отстранила ее. Дверца кареты захлопнулась, и до Мадлен донеся стук колес — Изабелла уехала.

Так случилось, что не прошло и десяти минут, как приехал Орсини. Раскрыв дверь, он сразу увидел Мадлен, стоявшую столбом на лестнице.

— Что-нибудь случилось? — спросил он. Мадлен мотнула головой.

— Что ж ты стоишь здесь?

Мадлен быстро пошла наверх.

— Стой, — остановил он ее. — Ты что, онемела?

— Нет.

— Слава богу, — заметил он и поднялся на второй этаж. Мадлен поотстала. Орсини прошел в комнаты Изабеллы. Ее платье было брошено на стуле, ящики выдвинуты, словно здесь что-то искали. Орсини огляделся. В комнатах царила тишина, тишина и беспорядок. Орсини позвонил, вызывая горничную. Никто не пришел — Изабелла рассчитала и отпустила ее.

— Мадлен! — заорал он, охваченный предчувствием несчастья.

— Где Изабелла?

— Она уехала, — угрюмо ответила сестра.

— Куда?

— Не знаю, Эжен.

— С кем?

— Откуда я знаю? С дамой, что пробыла здесь весь день.

Орсини ощутил некоторое облегчение.

— С дамой? Что за дама?

— Как же! Так мне твоя жена ее и представила!

— Ну хоть опиши ее, Мадлен!

— Да как я ее опишу? — сварливо отозвалась Мадлен. — Молодая.

— Ну напряги мозги! Рост? Комплекция?

— Высокая. Слишком высокая. Слишком худая.

— Блондинка?

— Какая-то темная, непонятный такой цвет. И глаза такие круглые, как сова, да, я еще подумала, как сова.

— Темноволосая, большие глаза навыкате, — подытожил Орсини.

— Некрасивая, — добавила Мадлен. Брат пожал плечами.

— У тебя все некрасивые. Как Изабелла ее называла?

— Я не помню. Что ты пристал? — раздраженно бросила она.

— Но она сказала что-нибудь перед отъездом?

— Ну да, сказала. Попрощалась. Спрашиваю, когда вернетесь-то. А она: «Никогда». Вот.

Орсини вздрогнул, его глаза расширились.

— Что, что ты сказала?

— Что слышал, не повторять же.

— Ты хочешь сказать, что она уехала навсегда?

— Я? Я ничего не говорю. А вот она так сказала.

— Мадлен, ты дура, ей-богу. Нельзя было позволить ей уехать.