Жан-Мишель Тибо - Избранница богов

И Три-Глаза согласилась.

Покой ночи нарушал только стрекот кузнечиков да чей-то шепот. Город еще не уснул. Да и сможет ли он уснуть? Фанатики-мусульмане молились на пороге Мекка Масджид – древнейшей мечети Хайдарабада. Кирпичи для ее главного свода были доставлены из самой Мекки.

Саджилис вслушалась в слова молитв. На лице ее читалось презрение. Как и все индуисты, она с молоком матери впитала ненависть к исламу. Ее предки в свое время сражались с персидскими завоевателями. Придет день, и ее потомки прогонят их из страны. А пока приспешники Магомета нарушали покой этой дивной, расшитой звездными нитями ночи.

– Пусть замолкнут! – крикнула она, обращаясь к изваянию богини Дурги.

Это был приказ. Так совпало, что как раз в этот момент голоса молящихся смолкли, но Саджилис была уверена, что это произошло по воле богини. Она тотчас же пала ниц перед статуей божественной воительницы с разгневанным лицом.

– Я построю тебе храм на холме возле Муси. Крышу и шпили прикажу покрыть золотом, и они вознесутся над минаретами Мекка Масджид!

Самонадеянны и дерзки были ее слова: знаменитая хайдарабадская мечеть была одним из высочайших сооружений мира. В дни праздника ее посещали до десяти тысяч верующих. Но Саджилис верила в то, что обещала. Она готова была потратить миллионы рупий, лишь бы умилостивить Дургу. Принцесса долго молилась своей покровительнице. Когда же сердце ее исполнилось благодати, она обернулась к служанкам, которые, стоя в тени, ожидали ее указаний.

– Пора, – сказала им принцесса. – Подготовьте меня.

Женщины отлично знали свое дело. Единственное, что от них требовалось, – это всячески заботиться о красоте своей повелительницы. Все они прошли специальное обучение в течение нескольких лет. Словно ночные мотыльки, окружили они принцессу. Их ловкие руки, вооруженные гребнями и кисточками, причесывали и красили ее. Действо было похоже на танец – они передвигались с места на место, грациозные, улыбчивые, прекрасно осознающие непрочность своего положения во дворце. Старание прислужниц удвоилось, когда вошла Таника, Веревка. Они боялись этой старухи, наперсницы принцессы. Таника стала заботиться о Саджилис, как только та родилась. Она была ее советчицей и, не задумываясь, приняла бы ради нее смерть. Ей было пятьдесят лет, но она никогда не была замужем, зато хорошо изучила человеческую природу и с легкостью гасила конфликты в гареме.

Одетая в белое, с волосами, собранными в украшенную серебряными кольцами косу, она вошла в пятно света, льющегося от установленных на треножниках масляных ламп. Лицо ее было серьезным.

– Ну же, улыбнись, – попросила Саджилис. – Я ведь не для костра прихорашиваюсь!

Таника не оценила ее шутку.

– Твоя решимость меня не радует, – сказала она с сильным бенгальским акцентом.

Этот акцент становился еще заметнее, когда Таника сердилась.

– Я люблю его, – прошептала Саджилис.

– Он не твоего ранга! Он не индиец!

– Мой отец сделает его принцем. А брахманы очистят.

– Как могут наши священники очистить человека, который воспитан в традициях чужой религии? Он христианин…

Лицо Таники исказилось от отвращения. Ненависть читалась в ее черных, как гагат, глазах. Шесть лет назад англичане, то есть христиане, такие же, как и Мишель Казенов, вырезали всю ее семью. Ее отец, братья, дяди, двоюродные братья и все женщины рода были членами секты тхагов, которых европейцы нещадно уничтожали. Таника подумала об обожаемой тхагами богине Кали и ее темной силе, которой она вскормила принцессу. Недаром дворец был полон изображениями Дурги, воплощений Кали…

– Я знаю, о чем ты думаешь, и сочувствую твоему горю. За твоих родственников отомстят, я поклялась в этом Дурге-Кали в день, когда у меня впервые пошли крови, – сказала Саджилис с волнением в голосе. Однако следующие ее слова прозвучали уверенно: – Не путай друзей с врагами, Таника. Ты ведь знаешь, что господин Мишель ненавидит англичан так же сильно, как и ты.

– А еще я знаю, что он любит другую женщину!

– Не говори о ней!

– Неужели ты решила вступить в соперничество с Хирал, Блистательной?

– Да! Я отниму у нее сердце Мишеля! И ты мне в этом поможешь.

– Помогу тебе?

– Разбуди мое желание! Это единственное, что мне сейчас нужно!

Таника вздохнула. Противоречить было бесполезно. Последнее слово всегда оставалось за принцессой. И она в который раз выполнила просьбу своей упрямой воспитанницы – речи ее полились распаляющим кровь потоком:

– Ласковой рукой он прикоснется к твоим сомкнутым бедрам. Ты захочешь оттолкнуть его руку. И тогда он тебе скажет: «Что в этом плохого?» Услышав это, ты расслабишься и поддашься. Он станет ласкать тебя…

Дхама дремал в маленькой комнате, смежной с комнатой Мишеля. Он настоял на том, чтобы его разместили в этом крошечном помещении, откуда было видно, кто входит в комнату его друга. Он сидел в позе лотоса, положив на бедра саблю. Смутное ощущение надвигавшейся опасности не оставляло его. Демоны были поблизости, он это чувствовал. И это ощущение было для него мучительным. Он был достойным сыном своих суеверных предков. В те времена, когда он был послушником, сведущие в магии монахи внушили ему страх перед демонами. Если бы он не решил порвать с монастырской жизнью, возможно, научился бы даже управлять ими. Демонов в буддизме было предостаточно, и некоторых, ощеривших в жутких гримасах клыки, ему доводилось видеть. Но индуистские асуры, ракшасы и пишачи были куда страшнее!

В этот час раздумий и сомнений Дхама, пожалуй, сожалел о том, что не пребывает теперь в крохотной келье в высокогорном гималайском храме… Ради чего, скажите на милость, сидит он сейчас на этом вышитом ковре в облачении воина? Чего ждет от жизни? У него нет ни жены, ни детей. Зато есть друг. Ради дружбы с Мишелем он здесь, из-за этой дружбы никогда не вернется в Тибет. Дхама знал, что Мишель уважает и любит его, поэтому был готов ради друга пожертвовать жизнью.

Он посмотрел в окно, обрамленное витыми колоннами, капители которых тонули в украшенном лепкой потолке. Он слышал, как дышит камень. Его инстинкты проснулись. Взгляд Дхамы остановился на инкрустированной перламутром кедровой двери.

Кто-то пришел.

С кошачьей гибкостью он вскочил на ноги, придерживая саблю, чтобы она не упала и шум не спугнул незваного гостя. Сабля жила своей собственной жизнью, она успела вкусить вражеской крови. Дхама ощутил прилив силы, которая управляла его рукой в самых яростных сражениях.

– Подожди еще немного, – прошептал монах, прижимая оружие к груди и обращаясь к нему, словно к живому человеку.

Со всей возможной осторожностью он повернул ручку и приоткрыл дверь.