Жюльетта Бенцони - Кровь, слава и любовь

Внезапно Фальеро вздрогнул. Напрасно дож обшаривал глазами толпу танцующих: он не видел там ни жены, ни ее вздорного кавалера. Он быстро наклонился и жестом подозвал к себе церемониймейстера.

– Дона Лодовика исчезла… Посмотрите, куда она девалась…

И действительно – молодая женщина и ее кавалер скрылись. Микеле ловко воспользовался фигурами танца, чтобы увлечь Лодовику поближе к одной из дверей, ведущих из зала. Сделать это оказалось достаточно легко. Во дворце царили радостное оживление и суета, потому что в такие вечера позволено все или почти все: таковы веселые законы праздника масок. Тем не менее Лодовика возмутилась:

– Отпустите меня!.. Чего вы хотите?

– Любви, моя синьора! Мне кажется, мы не могли бы выбрать для этого лучший момент!

– Вы сошли с ума! Немедленно проводите меня в зал!

– Об этом не может быть и речи. Вы последуете за мной. Нынешней ночью не может быть скандала. Никто не видел, как мы вышли. Лодовика, вы не можете отказать мне в этой ничтожной милости. Пройдемте только до галереи, которая окружает передний двор. Больше я ни о чем не прошу…

Властным жестом он обвил рукой талию молодой женщины, чтобы заставить ее двигаться быстрее. Испуганная огнем, сверкавшим во взгляде Микеле, она попробовала оказать сопротивление. Принялась умолять:

– Нет, нет… Прошу вас… Это невозможно! Даже под масками нас могут узнать! Пожалуйста, будьте благоразумны!

– Я и так был слишком благоразумен. Пойдемте! Всего несколько жалких минут, а потом я оставлю вас в покое, обещаю.

Искренне ли он говорит? Боже, да разве можно доверять клятвам такого человека! Ах, если бы можно было купить спокойствие такой ценой, но, увы, скорее всего, если она уступит этой его просьбе и отправится вслед за ним под сень аркад, он тут же потребует большего. Нет, он будет постоянно преследовать ее. Нет меры его безумным желаниям. Вдруг как из-под земли появился какой-то мужчина. Осторожно, но властно он снял руку Микеле с талии Лодовики. Приглядевшись, она с ужасом узнала в незнакомце Марко Контарини, главного церемониймейстера и советника дожа, которого тот безмерно уважал. Спокойным голосом и очень холодно Контарини посоветовал Микеле Стено немедленно покинуть дворец, если тот не хочет, чтобы его вытолкала взашей стража.

Воцарилась полная тишина. Стено, едва скрывая бешенство, повернулся в сторону двери и направился к выходу, бросив на ходу:

– Мы с вами еще встретимся, синьора!

Молодая женщина, все еще вздрагивая, приняла руку, которую предложил ей Контарини.

– Огромное спасибо вам, мессир! Если бы не вы, я не знаю, что…

– Я счастлив, что появился вовремя и смог освободить вас от этого наглеца, дона Лодовика! Успокойтесь, прошу вас… Это всего лишь ничтожный инцидент… а ваш супруг призывает вас к себе. Забудьте о Микеле Стено. Он не более чем избалованный мальчишка.

Избалованный мальчишка? Дорого бы дала Лодовика, чтобы это и впрямь было так.

Она была права, опасаясь за будущее. Гнев ослепляет, он – худший из советчиков, а Микеле Стено охватил страшный гнев. Обезумев от неразделенной страсти, он мысленно обвинял Лодовику в кокетстве, двоедушии, ханжестве и прочих грехах. На площади Святого Марка, в сияющей яркими огнями ночи, он стал дожидаться конца бала. А на рассвете, когда последние гости разошлись, вернулся во дворец. Двери были широко открыты. Повсюду – прямо где на них навалился сон – лежали усталые стражники и слуги. Прокравшись в зал Большого Совета, выглядевший уныло, как бывает всегда после большого празднества, Стено медленно подошел к отлитому из чистого золота трону, который мягко поблескивал в тусклом свете зарождающегося дня.

– Ты приказал прогнать меня, как лакея, Светлейший синьор! – процедил Микеле сквозь зубы. – Но скоро ты пожалеешь об этом. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. И это буду я!

Вынув из ножен кинжал, Стено нацарапал на спинке золотого трона несколько слов – всего две строчки:

Совершив свое черное дело, Микеле Стено выбежал из зала. Теперь оставалось только подождать, пока вся Венеция разразится хохотом, прочитав эту надпись.

Но никто и не подумал смеяться. Когда дож обнаружил оскорбительные строчки, он так разгневался, что город затрясло отнюдь не от смеха. Впрочем, Фальеро не пришлось долго искать виновного: Лодовика сама, сгорая от стыда, назвала мужу имя своего преследователя. Молодая женщина больше не смогла молчать.

– Я верю вам, – сказал Фальеро. – Вы никогда меня не обманывали. Моя любовь к вам, Лодовика, неизменна, но… но этот мерзавец кровью заплатит за свою низость!

Часом позже Микеле Стено был арестован и брошен в тюрьму. В тот же вечер собрался трибунал. Случай был серьезный, поскольку оскорбление было нанесено самому дожу. Фальеро справедливо рассчитывал, что подобное преступление повлечет за собой смертную казнь или хотя бы пожизненное заключение (что, в общем-то, немногим лучше).

Но обстоятельства, всемогущие обстоятельства! Стено был не только очень богат, – у него имелась многочисленная и весьма могущественная родня. Вдобавок за ним стояла мятежная группировка аристократов, которая была настроена против дожа, считая его ответственным за поражение при Портолунго, хотя на самом деле там не было его вины. Трибунал не решился идти против таких сил. В конце концов, дож уже стар, а во время Карнавала дозволяется столько безумств!.. И Микеле Стено приговорили всего лишь к году тюремного заключения.

Когда Фальеро услышал приговор, он не произнес ни слова. Но взгляд, которым он окинул председателя трибунала, был настолько выразителен, что тот опустил глаза. Было растоптано самолюбие дожа, горечь переполняла душу того, кто считал себя хозяином Венеции. Значит, для того чтобы защитить одного из своих, эти презренные аристократы готовы торговать честью самого дожа! Значит, они не боятся, что властитель города будет осмеян из-за вынесенного ими идиотски мягкого приговора. Осквернителя трона ждет ничтожное наказание! Фальеро поклялся, что отомстит за свою жену, за свою поруганную честь, и не только самому Стено, но и всей его родне.

На следующий день у Фальеро побывал интересный гость: адмирал, комендант Арсенала. Звали его Стефано Гьяцца, а пришел он с жалобой на богатого патриция Марко Барбаро, который непозволительно обошелся с адмиралом, ударив его кулаком в глаз. Гьяцца требовал справедливости.

– Справедливости? – усмехнулся дож. – Откуда мне взять для тебя справедливость, Стефано, если в ней отказано самому дожу? Разве ты не слышал, к какому наказанию приговорил трибунал Микеле Стено, нанесшего удар по моему достоинству?