Ирэн Фрэн - Набоб

— Видать, выиграл по-крупному, — проворчал Боженька и, довольный, принялся ощупывать нежданный подарок. На том и успокоились.

На самом деле Мадек все никак не мог принять решение. Он мог остаться в Индии, заплатив за это дезертирством. Разве жизнь матроса в иерархической системе французского флота чего-нибудь стоит? А как же вопрос чести? Он долго колебался и все-таки вернулся на борт «Герцога Бургундского». Корабль должен был отплыть на следующий день на рассвете. А Мадека ждал Угрюм… В темноте он быстро собрал все, что ему было нужно: две рубашки, штаны, — их он положит себе на голову, когда поплывет, — и веревку, чтобы спуститься с борта. Притаившись в темноте и глядя на тусклые огни Пондишери, он снова и снова спрашивал себя, почему в последний момент пошел за товарищами на судно. Боялся окончательно порвать с прошлым? Но ведь оба раза, покидая Бретань, он чувствовал, что обретает свободу. Но эйфория проходила через несколько часов плавания. Однако именно такие моменты разжигали его мечты о том, чтобы в мире объявилось десять тысяч Китаев и миллион Америк, и тогда можно будет вновь и вновь утолять жажду новых впечатлений. Правда, на этот раз речь шла о полном разрыве. О разлуке без надежды на возвращение. Отныне невидимая нить морского пути уже не будет связывать его с прошлой жизнью, с Кемпером, с его болотами, льняными полями, вкусным сливочным маслом и вечерним колокольным звоном.

На колокольне иезуитов пробило девять. Теперь или никогда. Что победит: страх перед будущим или стремление к головокружительным приключениям? Наступил момент выбора. И ему стало ясно: он изменит морю. Морю, а не Угрюму. Тот сказал: «В полночь в „Бездомной Марии“». Но дождется ли он его? Ведь надо еще преодолеть целых два лье вплавь, не попасться акулам и не разбиться о прибрежные скалы… Умереть. Умереть или обрести Индию. Это было прекрасно!

Мадек вышел из укрытия, разделся, пристроил на голову сверток со своим тряпьем, привязал веревку к краю борта, проверил надежность узлов и спустил ее вниз. Затем скользнул по ней в воду. Море было неспокойно. Сначала Мадек плыл довольно быстро, потом сбавил скорость. Следовало бы обернуться, бросить прощальный взгляд на корабль, на его сигнальные огни, но он удержал себя от этого. Больше не думать. Ни о чем: ни об акулах, ни о скалах. Надо плыть.

Испытать удачу. И завоевать Индию. Судьба ждет его в двух милях отсюда.

Он плыл четыре часа. Несколько раз едва не терял сознание. Когда боролся с прибоем у прибрежной песчаной гряды и отбил себе все бока, он попытался представить себе лицо Смерти. Здесь она не могла явиться такой, как в Бретани: насмешливым скелетом с косой, охраняющим врата Холодного Ада. В таких жарких странах умереть скорее означало успокоиться, слиться, забыться. Как ни странно, эта мрачная мысль придала Мадеку новые силы; он сумел обогнуть скалу и вскоре выбрался из воды. Песок был еще горячим. Ему захотелось прямо здесь свернуться калачиком и заснуть. Ночная Индия еще более коварная, чем при свете дня, сулила ему теплую колыбель, полную нежности и ароматов. Мадек вдруг подумал, что французское выражение partir dans l’Inde, «отправиться в Индию», очень отличается от банального aller a'la Chine , «поехать в Китай», или aux Ame'riques, «в Америку». Он тоже поддался желанию отправиться в Индию и только теперь задумался: а не было ли это ловушкой или, может быть, результатом колдовства. Он постарался взять себя в руки. Если он сейчас остановится, если упадет на песок, приключений больше не будет. Надо идти на встречу с Угрюмом, чего бы это ни стоило. Течение отнесло Мадека в сторону от города. Дорога к таверне «Бездомная Мария» предстояла дальняя; надо было пробраться в Пондишери, пройти через Черный город, обойдя центр со стороны суши. Но это было к лучшему: так он меньше рискует привлечь внимание.

Если, конечно, дойдет. У него дрожали колени. В ушах стучало, горло пересохло от соленой воды. Он сделал еще несколько шагов по песку, сверток с одеждой напомнил ему о том, что теперь он беглец. Ему показалось смешным, что он идет вот так, голый, со свертком на голове, как последний кули в Пондишери. И поскольку только гордость и мечта еще заставляли его идти вперед, он быстро оделся, пересек песчаную полосу и углубился в поля, окружающие город. Опаснее всего было проходить мимо Границы, живой изгороди из акаций, пальм, кокосовых деревьев и алоэ, образовывавшей вокруг Пондишери нечто вроде городской стены. Но уверенность в том, что наступил мир, была теперь столь сильна, что нигде не выставляли даже стражу. Два или три раза Мадек различал в темноте какие-то смутные силуэты. Он затаился, но никто не приблизился к нему. Наверняка это были воры-индийцы. Он отделался испугом и клочком ткани, выдранным из рубашки. Но самое трудное было впереди. Он подошел к границе Черного города, называвшегося так потому, что там жили индийцы. Полиция Пондишери внимательно наблюдала за этими местами, и главное было не нарваться на патрули. По счастью, Мадек умел узнавать полицейских издалека: их набирали исключительно из малабарских крестьян, здоровенных и сильных грубиянов, родом с западного побережья полуострова, которые считали, что им все дозволено, раз они носят знак лилии на портупее.

Пробило два часа. Жизнь в Черном городе еще не замерла. При свете ламп, наполненных чистым сливочным маслом, индийцы продолжали сновать возле прилавков. Время от времени откуда-то долетали музыка или сильный запах кари и масалы. Казалось, никто не обращает на Мадека ни малейшего внимания. Он беспрепятственно миновал канал, отделявший индийский квартал от Белого города. Лабиринты улиц сменились прямыми, как струны, проспектами, обрамленными высокими белыми стенами с запертыми воротами: здесь было бы трудно спрятаться в случае нежелательной встречи. Мадек ускорил шаг. Он приближался к знакомому ему кабацкому кварталу. Здесь кипела другая жизнь, шумная и беспокойная. Маленькие белые домишки с оштукатуренными стенами контрастировали с мощной красной крепостью и великолепным морским портом.

Дворец Дюпле и колокольня иезуитской церкви придавали местности величественный вид во французском вкусе: престиж, разум, расчет. Открыв для себя такой пустынный Пондишери, незащищенный в этой ветреной ночи, Мадек понял, что не любит его. От того впечатления, которое ослепило его во время первого приезда, осталось только одно чудо: морской порт, ворота Индии. Об этом можно было мечтать, вернувшись в серые ландшафты Кемпера: гигантские ворота наподобие театральных декораций, похожие на замок, к которому стремятся корабли по пенистым волнам. Эти ворота, в отличие от фасадов других монументальных зданий, не порождали разумных упований на спокойную, богатую жизнь. Они призывали к безумству, к разгулу страсти и сильным ощущениям, подобным тем, что влекли Мадека к таверне «Бездомная Мария», несмотря на усталость. Эти ворота приведут его в другой мир, возможно, похожий на сказку, в мир, где простые матросы попадают на удивительный остров с дворцами-лабиринтами, с тайнами, которые предстоит разгадать, с соблазнительными женщинами, которых потом им придется покинуть.