Уинстон Грэхем - Корделия

– Теперь вам понятно, почему я придаю такое значение всему, что касается моей семьи и внука? Я ошибался – признаю. Мне следовало предоставить Бруку идти своим путем. Но я был не в силах так поступить. Если бы все повторилось, все равно это было бы выше моих сил. Постарайтесь понять!

Корделия затрепетала.

– Вы хотите сказать, что предпочли бы видеть Брука мертвым, а не на той работе в Лондоне?

– Нет. Ах, слова бессильны передать… Я любил всех своих сыновей. Если бы передо мной снова встал выбор, я сказал бы Бруку "Ты волен делать то, к чему испытываешь склонность". Но тогда мне пришлось бы пожертвовать своей жизнью – а не его.

Он встал. Корделия сказала:

– Брук не мог больше идти на уступки. Это убило бы его – так же верно, как то, что случилось. Он нуждался в самоутверждении. Тщился доказать, что он на что-то способен. Если бы вы только пошли на компромисс, чуточку уступили…

– Однажды у меня мелькнуло такое желание – принять ваш вариант годичного испытания. Но это показалось мне проявлением слабости.

Корделия промолчала. Действительно ли он был близок к тому, чтобы уступить? Или это более поздняя версия – ради самооправдания?

– Вы считаете меня виновником смерти Брука, – сказал он. – Я прочел это в ваших глазах. Что ж. Я заплатил за это – и буду продолжать платить до конца дней своих. Если существует Бог – мой личный Бог – и мне придется держать ответ за случившееся, я не стану молить о прощении – только о понимании.

В камине догорели угли; пламя перешло в синий дымок.

– То, что я изо всех сил пытался спасти, погибло – самым бесповоротным образом. Мне осталось только одна надежда: что вы и ваш сын – не теперь, со временем, – что мы втроем снова возведем что-то на руинах прошлого. Новый фундамент доверия. От всей души умоляю вас: как бы вы ни были настроены против меня, попытайтесь понять, что я стремился сберечь, а не разрушить. Мне казалось, что это удалось. Но я слишком сильно надавил – и теперь у меня в руках одни осколки.

На следующий день он не поехал на фабрику. Это спутало Корделии карты, но она знала, что все равно уедет. Она провела бессонную ночь, постоянно повторяя себе: "Все уже решено. Поздно что-либо менять. Скоро все останется позади, и я успокоюсь".

Она по-прежнему была убеждена: первоначальное решение уехать было правильным. Ей не перенести еще одной такой душераздирающей сцены, какая произошла вчера вечером, когда мистер Фергюсон взывал к ее сочувствию и пониманию. Ей не забыть того, что он рассказал, никогда не выбросить из головы Фредерика Фергюсона с его фамильной гордостью и душевным разладом; и обращенного атеиста Слейни-Смита; и Брука; и красильни; и преемственность; и спиритизм; и собственническое чувство; и любовь…

После завтрака она уложила в сундучок кое-какую одежду для себя и Яна, подаренные Бруком драгоценности. Она не знала, чем занят мистер Фергюсон, но решила рискнуть и храбро снесла поклажу вниз по лестнице. При этом открылась дверь и показался Холлоуз. Он поспешил к ней навстречу.

– Разрешите, мадам.

– Спасибо. Оставьте на крыльце. Где мистер Фергюсон?

– Должно быть, в своем кабинете. Сейчас посмотрю.

– Не нужно. Я не хочу его беспокоить.

Обычно Ян гулял с няней с десяти до половины двенадцатого, но на этот раз Корделия попросила привести его к одиннадцати. Ночью выпало много снега, но он большей частью успел растаять.

К половине одиннадцатого все было готово, и Корделия села писать письмо.

"Дорогой мистер Фергюсон!

Несмотря на все сказанное вами вчера, я чувствую, что не могу больше оставаться в этом доме. Пожалуйста, поймите: я не могу и не хочу судить. Никакие слова или поступки не изменят случившегося. Необходимо начать новую жизнь – но не так, как предлагаете вы. Поэтому я уезжаю – вместе с Яном.

Прощайте. Корделия."

Она перечла письмо и осталась недовольна. Полуправда, одна только полуправда. Она не открыла ему ни одной из главных причин. Но все-таки это лучше, чем уехать, ничего не сказав.

Она оставила письмо в конверте на туалетном столике. Когда няня привела Яна, Корделия уже ждала их в пальто, шляпе и перчатках.

– Вы куда-нибудь едете, миссис Фергюсон? Погода ужасная – ветер и слякоть.

– Ничего. Не нужно раздевать Яна – я беру его с собой в город. Только переобуйте: кажется, он промочил ноги. Бетти, пускай один из садовников сходит за кэбом.

– Да, мэм.

"Ждать. Это самое трудное. Она не успела написать родителям – нужно будет сделать это сразу же по приезде в Лондон. Все еще так неопределенно!"

Подбежал Ян, готовый отправиться в путешествие.

– Мамуля, а почему идет снег? Няня не хочет говорить. Наверное, она не знает…

– Да, но почему он белый?

– Мамуля, а куда мы едем? К дедушке? Чей там сундук на крыльце?…

"Ждать. Голова идет кругом от вчерашних и сегодняшних мыслей. Вдруг не удастся найти кэб? Сегодня ненастное утро – вполне можно застрять." Корделию охватила паника. Ждать можно только до одиннадцати двадцати. Если и к тому времени не будет кэба, придется закладывать экипаж Фергюсонов. Дурацкое малодушие не позволило ей этого сделать. Что с того, если бы и узнали о ее отъезде?

– Мамуля, я метнул снежок и попал в кошку, а она прыгнула и поскользнулась на льду. Вот потеха! А несколько больших мальчиков бросались снежками на площадке для крокета. Няня сказала, что они плохо воспитаны, потому что кричали нехорошие слова, но нужно их жалеть, потому что их не научили и у них нет башмаков и чулок…

Одиннадцать двадцать. Корделия резко поднялась. Ян изумленно посмотрел на мать.

– Идем, – сказала она.

– Куда, мамуля? В магазин за игрушками? Я видел одну чудесную пушку, она стреляет настоящими ядрами.

Она заглянула в его большие круглые глазенки – с огромной любовью, почти страстью. "Дай мне Бог мужества и ума, – подумала Корделия, – чтобы эта любовь никогда не превратилась в источник ненависти."

Они вышли из спальни.

– Не шуми, дорогой, хорошо? Не нужно беспокоить дедушку.

Приблизились к лестничной площадке. По лестнице медленно поднимался мистер Фергюсон. Корделия быстро втащила Яна обратно в спальню. Он начал протестовать, вырываться, но она успела захлопнуть дверь и теперь стояла, запыхавшись, и гадала: видел он их или нет? Скрип-скрип… Мистер Фергюсон прошел мимо.

– Мамуля, поиграем в прятки! Ну, пожалуйста! Закрой глаза, я скажу, когда будет готово.

– Не сейчас, родной. Посиди тихонько. Знаешь что? Давай играть в индейцев – как будто нам нужно выбраться из дома, чтобы не услышал дедушка.

– Да! Дедушка будет медведь – мы его боимся. Как мы играли с дядей Прайди. Мы индейцы, у нас луки со стрелами…