Анна Годберзен - Блеск

Дэвис смерил её взглядом и протянул «кофе» Диане и своему другу Джорджу Грассу, писателю, сидящему на стуле из ротанга напротив Дианы.

— Не верю ни единому слову, а вы, Грасс?

Грасс поднес чашку к своему длинному лошадиному лицу и глотнул. Все его тело было длинным и тоже похожим на лошадиное, а ноги он скрестил на манер бывалого гуляки. Когда полчаса назад писатель появился на пороге, Диана подумала, что он уродлив, но интересен.

— Совершенно не понимаю, о чем вы. — Он вытянул руку, чтобы чокнуться чашками с Дианой. — Сплетни — лишь инструмент отвлечения людей, которым больше нечем заняться, от зависти к тем немногим из нас, чьи сердца все ещё благородны.

Диана запрокинула кудрявую головку и рассмеялась, а Дэвис скорчил кислую мину.

— Этот «инструмент» оплатил виски, которым вы сейчас наслаждаетесь, — заметил он, но Диана видела, что он не возражает. Дэвис частенько подшучивал над собой, называя себя наемным писакой.

— Не думайте, что я не благодарен. — Грасс улыбнулся, обнажив коричневые зубы. — Искусством сыт не будешь.

— Ну же, мисс Холланд, — продолжил Дэвис, не обратив внимания на слова друга. — В следующий раз, когда вы убежите на другой край света, я не хочу узнать об этом из телеграммы с просьбой выслать денег и требованием напечатать в газетах ваше алиби.

Через несколько дней она снова уедет, и с нетерпением этого ждет. Ей казалось, что прошли уже годы с тех пор, как они с Генри оставались наедине. Это отдельный вид агонии — такое долгое отсутствие тайных встреч. Ночью Диана засыпала, представляя, какой поцелуй вновь соединит их с Генри. К тому же в последние дни за ней повсюду следовали порицающие взгляды и ядовитые перешептывания, а мать носилась по дому в безмолвной ярости, ожидая, когда история официально появится в газетах и репутация семьи погибнет безвозвратно. Диане не хотелось задерживаться в этой обстановке.

— Мисс Холланд, я могу разглядеть шутку, лежащую прямо на поверхности. — Грасс проницательно, но беззлобно смотрел на Диану. Та попыталась напустить на себя таинственный вид, но внутреннее сияние выдало её. — Вы что-то задумали!

— Не сердитесь, мистер Барнард. — Диана перевела взгляд на старого друга, стоявшего прямо за стулом из ротанга. Она прикусила пухлую нижнюю губу, размышляя о том, что сейчас скажет. — Но у меня есть план побега.

— Куда вы собрались? — печально поинтересовался Дэвис. Диана давно подозревала, что его привязанность к ней основывается не только на её способности разузнавать сплетни о происходящем в высшем обществе, и попыталась не быть настолько милой.

— В Париж, на этот раз по-настоящему.

— Одна?

Она покраснела.

— Не спрашивайте её об этом, — вмешался Грасс. — Скоро мы и так все узнаем, — философски добавил он.

— Вы будете продолжать слать мне телеграммы, когда станете есть улиток и секретничать с виконтессой де Как-бишь-её?

— Нет, не будет. — В голосе Грасса послышались возбужденные нотки, когда он представил в уме картину. — Мисс Холланд будет слишком занята написанием романов. Едва лишь она уедет подальше от этой жутко пуританской страны, её разум освободится, и она сможет превратить свои наблюдения в глубоких персонажей и закрученные сюжеты.

— Но чем она будет питаться, дорогой Грасс? — Барнард прислонился к стене и скептически скрестил руки на груди.

— Багетом с красным вином, чистым искусством, грязным воздухом. Посмотрите на неё: она создана из лепестков роз, мир позаботится о ней. А если нет, то наши сердца будут тронуты столь изумительно изысканной трагедией. — Писатель поставил чашку и наклонился к Диане с вопросом в глазах. Из его рта пахло так, будто там гнил зуб. Диана удивилась настойчивости, с которой он к ней обращался, хотя знала, что его слова должны были ей польстить, да и описанная им жизнь казалась весьма насыщенной. — Дорогая, вы приняли правильное решение. Здесь вы станете хорошенькой женой кому-то, о ком по прошествии времени все забудут. А там… Там вы достигнете величия. Поверьте на слово, ни один американец не способен увидеть себя и понять свою страну, находясь здесь, в гуще этого гомона и сумбурной коммерции. Суматоха застилает взор, вы поймете, когда уедете. Франция — совсем иная страна, там каждый булыжник сыграл свою роль в истории. Ваши глаза будут широко раскрыты.

Закончив, он не сразу закрыл рот, а его глаза сверкали от силы произнесенных слов. Диана попыталась выглядеть достойной столь пылкой речи. Она пожалела, что рядом нет Генри, и он не услышал об их будущем доме, не заразился мечтами о булыжниках, багете и красном вине. Затем она погрузилась в мысли о Генри и задумалась, правда ли он несчастен, третирует ли его Пенелопа, и сколько раз в день он замирает, представляя Диану обнаженной.

— Значит, за широко раскрытые глаза, — воскликнула она, поднимая кофейную чашку.

Они снова чокнулись.

— За широко раскрытые глаза, — хором повторили Грасс и Барнард.

— Но вы должны пообещать мне, что будете скучать, мистер Барнард, иначе по другую сторону Атлантического океана я каждую ночь буду плакать перед сном и сомневаться в своем выборе, — шутливо продолжила она.

— О, мисс Ди, мы все будем скучать по вас так, что не передать словами!

Когда Барнард и Грасс переключились на другие темы, Диана поняла, что её воображение все возвращается к выходящему на узкую улочку окошку, которое она распахнула ранним утром, когда её тело, как и тело лежащего рядом Генри, было ещё слабым после сна.

Стены были темно-красными. Кружевной белый балдахин заслонял потолок. Зеркало в раме с декоративным бантом, блестящий полированный комод с выдвижными ящиками. Руками Элизабет нащупала живот, все ещё огромный под платьем. На улице лето. Жара. На лбу и под нижней губой выступил пот. Элизабет приоткрыла рот и попыталась извлечь из пересохшего горла хоть какой-нибудь звук. Она была измучена и уже много дней не вставала с постели. И на неё снова нахлынули воспоминания.

В снах Сноуден охотился за её семьей. Он выхватывал монеты из их карманов и ночью тайком забирал ребенка Элизабет. Но когда она просыпалась и видела его наяву, он никогда не казался ей воплощением похотливого мерзкого зла. Его неприметное лицо было спокойным, когда обмакивал белый платок в прозрачную жидкость и накрывал им её рот и нос, и через несколько секунд она проваливалась в темноту. Иногда он давал ей побыть в сознании достаточно долго, чтобы миссис Шмидт покормила и выкупала её. Затем снова усыплял её, и с небес спускался как всегда сильный и теперь крылатый Уилл, подхватывал её и относил к отцу, который сидел с трубкой на облаке, наблюдая за ними и читая давно забытые стихи. Иногда вместо Уилла появлялся Тедди, и на неё смотрели не бледно-голубые, а серые глаза, но ангел с той же нежностью поднимал её с белых простыней и уносил прочь.