Ирэн Фрэн - Желания

Улицы по-прежнему оставались пустыми. Доехал Тренди очень быстро. Прямо от решетки Ботанического сада выстроились статуи, посвященные происхождению жизни. Словно природа неизменна, вздохнул Тренди, заморожена раз и навсегда в этих многочисленных видах… Здесь смешались бюсты знаменитых натуралистов и фигуры самых странных животных. Если подумать, музей в самом центре города тоже своего рода странность. Как были странными чучела диплодоков, дронтов и целакант. Поднимаясь по ступеням директорского павильона, Тренди подумал, как же он не понял этого раньше. Видно, надо было, чтобы он полностью сосредоточился на своих исследованиях, занялся скелетами и бесконечными классификациями зубов, жабр, позвонков и плавников. Но дело сделано. И сейчас все будет кончено. И начнется другая, настоящая жизнь. Тем хуже, если она продлится недолго. Пусть другие встают под знамя Дрогона. Время конца всегда было временем выбора. Тренди выбирает беспорядок. Никогда он не думал, что хаос может наполнять его таким восторгом.

Правда, когда он вошел в кабинет Дрогона, энтузиазма у него поубавилось. Кресло директора пустовало. Тренди замер в растерянности. Обычно, что стало у них своего рода церемониалом, Дрогон ждал его, уставясь на дверь, медленно поглаживая лысину и подняв на лоб очки в металлической оправе. Тренди оттолкнул кресло, на которое указал ему секретарь, и прошелся по комнате. Позади письменного стола из акажу горел огромный камин. Пламя отбрасывало красноватые отблески на портреты профессоров, успешно руководивших музеем в прошлом. Тренди отметил, что, несмотря на недавнее назначение, Дрогон уже успел повесить рядом с ними свой портрет. Некоторые его предшественники имели вид добродушный, другие — их было больше — казались откровенными болванами. Дрогон относился к последней группе. Его тщеславие не знало границ. Между полными собраниями сочинений Линне и Кювье он поместил свою диссертацию в великолепном красном кожаном переплете и экземпляр своего романа. И наконец, на самом видном месте письменного стола положил либретто «Сансинеи».

Тренди посмотрел на часы. Дрогон опаздывал уже на десять минут. Желание бунтовать пропало. Тренди уже собрался было уйти, как в дверь в глубине кабинета вошел, как обычно важный, Дрогон.

Он был в белом халате. И это взбесило Тренди. Дрогон — в халате, не притрагивавшийся к микроскопу, вероятно, лет двадцать, а лишь раздававший указания своим протеже, а вернее сказать, исполнителям! Первый руководитель Тренди, которому тот полностью доверял и полагал себя под защитой его лицемерной дружбы. Еще три месяца назад в этом заключалась вся его жизнь. Но Дрогон прекрасно знал своего ученика. Предвидя его возмущение, он пошел в наступление первым:

— Мой мальчик, вижу, вы собираетесь устроить мне сцену непонятого гения и несправедливо ограбленного ученого.

— Да.

— И по какому случаю? И где половина вашей диссертации?

Тренди выставил перед собой пустые руки. Дрогон поднял на лоб очки.

— Половина диссертации? — повторил он бесцветным голосом.

— Полагаю, сегодня не время. Вы, вероятно, слишком заняты, учитывая то, что случится сегодня вечером.

— Моя светская жизнь вас не касается.

— Да нет, извините, касается, поскольку вы используете мои работы, пуская пыль в глаза в салонах. Я узнал…

— Довольно, — отрезал Дрогон. — Я вас сделал. Целиком и полностью. Ваше пребывание на Галапагосах, на Кергелене. Ваши редкие виды. Ваша лаборатория. Вы должны благословлять мою светскую жизнь. Вплоть до мадам Ван Браак…

— Я уже говорил, что там работать невозможно.

— Правда заключается в том, что в душе вы не исследователь, Флоримон. Я ошибся в вас. Настоящие исследователи идут до конца, вопреки всем препятствиям. Я сам раньше…

Дрогон повернулся к стоявшим позади него на полке книгам, достал оттуда свою диссертацию:

— Но поговорим начистоту. Где вы сейчас находитесь? Что вы сформулировали? Каковы ваши предварительные заключения?

Тренди покачал головой:

— Никаких.

— Да вы просто сумасшедший!

— Нет. Я ничего не сделал.

— Но, в конце концов, работали же вы у мадам Ван Браак!

— Я знаю, это вас разочарует, но я ничего не сделал.

— Вы предали дружбу, которую я к вам питал!

— Вы не питали ко мне никакой дружбы. — Тренди было больно произносить эти слова, но он продолжил: — Вы объявили, что в январе сделаете важное сообщение о метаморфозах, происходящих с морскими видами. Вы преподнесли это открытие как свое собственное. Вы даже сказали, что давно исследуете позвоночники рыб. Это моя тема. Вы ничего не знаете о позвоночниках и еще меньше об их деформациях. Вы, за исключением ваших устриц и романов… — Тренди даже не думал, что сможет зайти так далеко. Он перевел дыхание и произнес: — Вы собирались обокрасть меня.

Дрогон снял очки и положил их на стол.

— Вы молоды, Флоримон, — сказал он, сверля Тренди своим стальным взглядом.

Вы молоды. Эти же слова произнесла Констанция. Она сказала их с жадностью, Дрогон — со злым упреком. Тренди не понимал их. Сам он считал себя старым. Или, если быть точным, постаревшим. Все эти дома, эти странные женщины, город, изменившийся мир… И Юдит. Ее имя вновь возникло в памяти Тренди впервые за несколько дней, а за ним потянулась вереница мучительных воспоминаний.

Тренди старался не потерять самообладания. Он выдержал взгляд профессора. Наступило длительное молчание. Тренди старался смотреть на Дрогона бесстрастно, но быстро устал. Как бы Тренди ни скрывал, но он любил Дрогона, любил слепо. Тренди вспомнил первый курс. Ему еще не было восемнадцати. Дрогон буквально покорил его. Возможно, он был тщеславным, грубым, но это был прирожденный оратор и великолепный учитель. Он был для Тренди вторым откровением после моря; и, если бы не Юдит, он бы так никого и не полюбил — он был в этом уверен — и навсегда остался бы преданным и ревностным ассистентом Дрогона. Теперь Тренди удивлялся, что не обратил в свое время внимания на авансы профессора. Хотя, вероятно, в качестве любовников Дрогон предпочитал людей светских артистов, знаменитостей.

Профессор догадался, что Тренди вновь взял себя в руки:

— Как вам мой кабинет, эти портреты? Прекрасная комната, не так ли? Огромная и такая теплая. С тех пор, как я ее занял, я обретаю жизнь только рядом с этим камином. Люблю огонь. А на улице так холодно… Поговаривают о новом оледенении…

Дрогон подошел к окну, полюбовался покрытым инеем садом, затем вернулся к камину и стал греть руки.

— Я как раз только что расставил свои записи. Во встроенных шкафах, скрытых за деревянными панелями.

Он достал из кармана ключ и открыл один шкаф, полный ящиков. Выдвинув несколько ящиков, профессор перелистал пожелтевшие страницы, затем закрыл шкаф и тщательно его запер.