Ирэн Фрэн - Желания

— Вы не правы. У Ирис Ван Браак был божественный голос.

— Да кто вам это сказал?! Это легенда. К тому же она все равно быстро его лишилась бы. Она была амбициозна, слишком много пела, выбирала опасные партии.

— Я с вами не согласен. Ее пение…

Дрогон остановился на пути к двери и зажмурился. Это было похоже на улыбку. Первую с начала их разговора.

— Где, черт возьми, вы могли слышать Ирис Ван Браак? После смерти ее отец скупил и уничтожил все записи. Те, что удалось спасти, являются музейными экспонатами. Думаю, осталось три или четыре пластинки. Одна была в фонде Оперы, наряду с остальными голосами прошлого, как дань романтичности. Никто не хочет ее слушать, а еще меньше транслировать по радио. Говорят, ее голос несет зло… Вероятно, вы ошиблись, мой дорогой Флоримон. Замечтались, услышав кого-то другого. Придется мне заняться вашим образованием по части музыки. Но сейчас у нас другая задача.

Но Тренди упорствовал:

— Я знаю, что у нее был божественный голос!

— Да нет же! А не верите мне, спросите у Командора. И задайте ему те же самые вопросы, которыми прожужжали все уши мне!

Дрогон издевался. Он прекрасно знал, что Командору не задают вопросов.

— Командор сейчас в Париже, — продолжал Дрогон. — Вернулся специально ради спектакля Констанции. А если он вас пугает, отправляйтесь поприветствовать мадам Ван Браак. Она тоже здесь со своим престарелым любовником. Этот профессор без ума от оперы. Да вы и сами, вероятно, об этом знаете. Спросите у этого Корнелла, задайте свои вопросы Рут. И попытайтесь объяснить им, почему вы от нее уехали.

Тренди был потрясен. Командор был здесь и Рут тоже. А Юдит? Придет ли она этим вечером в Оперу? Он решил поскорее уйти.

— Мадам Ван Браак прекрасно известно, почему я от нее уехал.

— Мы еще поговорим об этом. У вас усталый вид, мой юный друг. Возвращайтесь через две недели с предварительными заключениями. Но на этот раз я не потерплю ни малейших уверток. Либо ваша диссертация, либо конец…

— В любом случае — конец.

— Не начинайте опять этот вздор! Я хотел сказать «конец вашей карьеры». И тогда вам придется вернуться к своим лужам, изучать креветок. Или писать диссертацию о кораблекрушении Христофора Колумба…

И поскольку Дрогон уже собирался выходить, он позволил себе последний приступ тщеславия.

— Ах! Этот кабинет, — вздохнул он, поправляя белый халат. — Не забудьте, Флоримон, у меня есть дубликаты ваших записей. Ну же, займитесь делом, оставьте свои глупости, увидите, я назначу вас руководителем лаборатории, а когда-нибудь вы наследуете мне…

Как и всякий раз, когда Дрогон вспоминал о своих планах, его невозможно было остановить. Тренди решил не прощаться с ним. Преследуемый голосом Дрогона, он спустился по лестнице. Дверь захлопнулась, и наконец-то наступила тишина.

Выйдя на улицу, Тренди захотелось в последний раз осмотреть музей и особенно длинные галереи, в которых на протяжении десятков лет, словно в огромном Ноевом ковчеге, стояли скелеты и чучела самых разнообразных животных. Он постоял там немного. Никого не было. Тусклый свет падал на разбитую витрину. На протяжении многих лет в устаревшем устройстве музея ничего не менялось; да, пожалуй, и невозможно было ничего изменить, не рискуя потерять каких-нибудь динозавров или китов. Словно заблудившись в этом длинном проходе, напрасно пытались подняться забытые всеми массивные скелеты чудовищ. Рядом в витринах лежали сотни окаменелостей, хрупких хрящей, ужасающих, заостренных, словно резаки, зубов некоторых морских созданий, пришедших из времен еще более древних, когда мир был нем, жесток и беспамятен — эпохи абсолютной власти рыб.

Тренди вышел из музея. Его лаборатория была совсем рядом, в нескольких лестничных пролетах, но у него не было желания заходить туда, даже на несколько мгновений. При входе в музей он встретил сонных смотрителей, но те его не узнали. Они собирались закрывать музей. И вдруг у Тренди возникла мысль, как победить профессора. Пусть весь мир прекратит свое существование — Дрогон не получит его записи. Пора положить этому конец. И Тренди сделает это, потому что у него есть ключ от музея. Ключ появился у него давным-давно, чтобы он мог приходить, когда угодно, даже ночью, если его посетит вдохновение. «Исключительная честь, — сказал тогда Дрогон, — означающая, что я признаю вас лучшим из своих жеребят». По прошествии времени он, разумеется, позабыл об этом. Ключ — Тренди был уверен — открывал все двери в музее. Даже шкафы с записями за деревянными панелями в кабинете Дрогона.

Тренди похлопал по карману. Связка ключей была там. В ней были ключи от квартиры, ключи от «Светозарной» и драгоценная отмычка от музея. На мгновение Тренди остановился, чтобы еще раз все взвесить. Смотрители бросили на него удивленный взгляд и вернулись к своим делам. Сейчас он ничего не сможет сделать, следует дождаться ночи, благоприятного момента, когда он будет уверен в том, что Дрогона нет в музее. Тренди решил, что приведет свой план в исполнение сегодня вечером, после выступления Констанции. И ему еще больше захотелось, чтобы премьера закончилась триумфом.

Когда он покинул Ботанический сад, у него начался приступ гомерического хохота. И не потому, что он замыслил что-то против Дрогона. Дело было в тех картонках по стилю, о которых ему с гордостью рассказал профессор. Оказывается, знаменитый Дрогон элегантностью своих публикаций был обязан коллекции редких, неожиданных, хитроумных или витиеватых выражений. Вероятно, согласно своему методу натуралиста, он сперва всесторонне изучал новые мысли, давал им названия, а потом распределял и классифицировал. Препарированная муза… Скорее всего, на этот раз он никому не доверил столь трудную задачу.

Тренди быстро прошел через парк. Было еще светло, но поднялся ветер, сдувавший снег в небольшие сугробы. Сумерки окрасили Сену в розоватый цвет. Тренди все продолжал смеяться, он понимал теперь, почему смех и зло живут в таком согласии. То, что он задумал против Дрогона, было своего рода преступлением, потому что он продолжал любить профессора. Но все равно решил его наказать.

Быстрым шагом Тренди дошел до своего дома. Он не хотел больше думать о том, что волновало его до этого вечера — Командор, Рут и даже Юдит. Возможно, сегодня вечером он их всех увидит. И что тогда? — подумал Тренди. Надо жить одним мгновением. И у него в голове осталась одна-единственная мысль: ему хотелось поскорее пойти в Оперу.

Взошла луна, высокая, сверкающая и полная, словно на гравюрах в старинных книгах. Уже давно у Тренди не было такого замечательного настроения. Несмотря на то, что до Оперы можно было дойти пешком, он решил отправиться туда на мотоцикле. Это был хороший знак. Он не пользовался мотоциклом со времени возвращения со «Светозарной». Тренди расценил это как вернувшийся к нему боевой задор. А еще ему вновь захотелось хорошо одеться. Он извлек из шкафа красивый костюм и меховое пальто, сшитое ему одним из приятелей во времена его двойной жизни среди рыб и ночной музыки. Теперь двойной жизни настал конец, так как Тренди нашел в себе силы восстать против Дрогона. Он выбрал ночную жизнь, по крайней мере убеждал себя в этом. Однако сомнение оставалось. Ему хотелось рассказать Нюмансу, что он задумал против своего учителя… Вернувшись домой, Тренди попытался завязать разговор, но на этот раз метис спешил к Беренисе. В связи с премьерой в Опере «Нефталис» сегодня закрыли и Берениса была свободна. Нюманс собирался вместе с ней сегодня вечером встретиться в пригороде с их чернокожими земляками. Вид у него был возбужденный. Из его бессвязных объяснений Тренди понял, что Нюманс собирается всю ночь танцевать. Настаивать на разговоре Тренди не стал. У него самого не было времени.