Жюльетта Бенцони - Сын Авроры

И, изучив свои записи о расположении войск в этом регионе, он объявил:

— Мы выйдем им навстречу и дадим бой! Прямо здесь, при Рокуре, — добавил он, указывая пальцем на точку на карте. — Проследите, чтобы войска были готовы к битве, но не сообщайте им никаких подробностей.

Вечером 10 октября он послал за Шарлем Фаваром.

— Завтра я дам важное сражение, о котором все уже догадываются, но наверняка об этом не знают. Я был бы вам благодарен, если бы вы сохранили эту маленькую тайну до сегодняшнего вечера. Когда спектакль закончится, я хочу, чтобы вы объявили: «Завтра нас ждет заслуженный отдых, ведь мы победим!» Переложите на стихи мои слова, и пусть ваша жена споет это на военный манер...

Фавар, хоть и был немного ошарашен, не стал долго рассуждать и, вернувшись к себе, принялся за работу. Вечером, после представления, Жюстин, невероятно прекрасная в своем голубом платье под цвет флага [114] 1794 г. флагом французских королей было синее, а потом белое полотнище, усеянное золотыми лилиями. , вышла из-за занавеса и запела:

Свой долг мы все исполним с честью,

И будет нам за это передышка,

И нас никто за это не осудит,

Ведь всем понятно — это будет

Счастья вспышка!

Чтоб подвиг наш вошел в анналы

И чтобы говорили все о нем,

Нам нужно будет постараться,

А потом станем упиваться Победы днем!

Ее встречали бурными овациями и чуть ли не носили на руках. Все выпили за победу, объявленную с такой смелостью. И потом приступили к подготовке к битве, которую уже долго предвкушали. Наконец-то они встретят врага в открытом бою!

На следующий день, как только занялся рассвет, войско двинулось в путь. А к закату враг уже спасался бегством, и вся армия шумно чествовала маршала, преподнося ему захваченные знамена, пушки и пленников.

— Да здравствует король и маршал Саксонский!

Этим вечером в театре Фавар давал «Осажденную Цитеру» [115] «Осажденная Цитера» — комическая опера, принадлежащая перу самого Фавара. , и пьеса имела поистине невероятный успех.

Маркизу де Вальфону было поручено отправиться в Версаль с новостью о победе, а также доставить королю одиннадцать знамен, захваченных при Рокуре. Рассказ маркиза поразил весь двор, но больше всех была впечатлена мадам де Помпадур:

— Маршал, наверное, очень доволен, — сказала она, выслушав де Вальфона. — Должно быть, во главе армии на поле боя он был просто неотразим!

— Само собой, мадам. Он сделал практически невозможное, чтобы быть достойным вашей дружбы.

— Как это мило! Напишите ему, пожалуйста, что я его очень люблю...

* * *

14 ноября в Фонтенбло король устроил прием в честь героя и даровал ему право разместить шесть захваченных у противника пушек в Шамборе. Это был крайне ценный дар, учитывая, что подобной привилегии до этого момента удостоились лишь маршал де Вобан, одержавший победу в битве при Филипсбурге, и маршал де Виллар, прославившийся сражением при Денене.

А маркиза де Помпадур, раскаиваясь в том, какую услугу оказала принцессе де Конти, приложила все усилия, чтобы устроить свадьбу племянницы великого героя...

Начало 1747 года сложилось сказочно удачно для Морица Саксонского: 11 января Людовик XV удостоил его звания главного маршала Франции — этот престижный чин, эквивалентный коннетаблю Франции [116] Коннетабль Франции — высшая военная государственная должность во Французском королевстве, первое лицо после короля и принцев крови. Эта должность была упразднена в 1627 г., после чего высшее командование перешло к главным маршалам. , до Морица имел один лишь Тюренн. И этот жест успокоил его гордость, уязвленную назначением врага — Луи-Франсуа де Конти — главнокомандующим. А чуть позже, 9 февраля, должна была состояться свадьба племянницы маршала и дофина.

В предвкушении этого события Версаль буквально кипел. Но больше всех беспокоился сам маршал — он носился туда-сюда, вмешиваясь во все приготовления. Марии-Жозефе Австрийской [117] Мария-Жозефа (1699—1757) — эрцгерцогиня Австрийская, после замужества курфюрстина-консорт Саксонии и королева-консорт Польши. , матери невесты, он написал письмо, которого никак нельзя было ожидать от старого вояки:

«Ваше Величество, я разузнал все, что касается приданого невесты. Вы уже знаете, что — к великому моему, да, думаю, и к вашему, сожалению — большая его часть отходит в собственность камер-фрау. Камер-фрау вашей дочери является герцогиня де Лораге. Итак, эта достойная особа сразу после церемонии венчания заберет себе белье, платье и кружева, которые больше не понадобятся. В этом, несомненно, и состоит главное преимущество ее должности. Что же до драгоценностей, то госпожа супруга дофина получит их во множестве, но все они принадлежат короне и потому после свадьбы вернутся в казну. Слава богу, подарки остаются в собственности принцессы, и камер-фрау не сможет наложить на них руку.

Со стороны Вашего Величества было бы весьма предусмотрительно дать с собой принцессе несколько рулонов голландского полотна из атласа с золотым подбоем, в стиле индийских или персидских тканей, так как здесь таких нет. Я почти уверен, что таковое можно найти у армянских купцов на варшавской рыночной площади.

Здесь, во Франции, нет приличных мехов, поэтому стоит также сшить для принцессы подбитый мехом соболий палантин, какие носят в России, длинный и теплый, и обязательно с муфтой.

Я осмелюсь дать совет и относительно корсетов. Поверьте, нигде не умеют делать их так, как в Дрездене. Пускай же принцесса захватит с собой несколько штук, чтобы они могли послужить образцом для здешних мастеров.

И, наконец, последнее. Проследите, чтобы у платьев не оказалась слишком низкая талия. Я знаю, что ваши придворные портные часто шьют наряды именно с такой талией, и потому юбки кажутся короче, а само платье становится неудобным, что совершенно не во вкусе французского короля. У него другие вкусы, и мне хотелось бы, чтобы моя племянница смогла соответствовать им. Остаюсь в надежде, что не обидел Ваше Величество своей дотошностью».

Но самое странное, что, получив это письмо, королева Польши ничуть не удивилась. Она внимательно следила за громкими любовными приключениями своего родственника, как, впрочем, и вся Европа. Он пользовался большим успехом у красавиц, и умел не только раздеть женщину, но и одеть ее. И, конечно же, он делал все возможное, чтобы, оказавшись при дворе самого великолепного европейского государства, саксонская принцесса не прослыла провинциалкой.

Как бы там ни было, король и весь двор ожидали появления иностранной принцессы, которой суждено было стать дофиной, 6 февраля. Король и двор — по крайней мере его немалая часть, но никак не «счастливый» жених! Вместе со всеми Людовик выехал по направлению к Нанжи, куда должна была прибыть принцесса, но держался поодаль, не явился на встречу и показался на глаза принцессе только на следующий день в Бри-Конт-Робер. Мориц, сияющий от радости и одновременно немного смущенный, находился в первых рядах встречающих, прямо за Людовиком XV. Оба они совершенно не беспокоились по поводу будущего принцессы при дворе: судя по портретам, она была просто очаровательна, а воспитание, полученное ею в Варшаве, должно было быть отменным. А вот насчет того, как поведет себя с нею дофин, который все еще продолжал оплакивать свою инфанту, король и маршал немного переживали. Он даже попытался увильнуть от поездки в Нанжи, сославшись на то, что невесту все равно увидит очень и очень скоро. Такое поведение не слишком воодушевляло его отца и маршала Саксонского.