Мари Кордоньер - Сила любви

— А раньше вы не подумали о последствиях вашего поступка? — продолжала королева строгим тоном, не обращая внимания на возглас отчаяния, вырвавшийся у Флёр. — У мадам Брезе был приступ истерики, и даже Его Величество был не в состоянии ее успокоить. Над ней хлопотали все придворные врачи, пришлось трижды прибегнуть к кровопусканию. А это, как вам отлично известно, не очень-то приятная процедура. Кроме того, лейб-медик короля полагает, что застой крови, вредный для ее нервов, лучше всего устранять с помощью регулярных клизменных процедур…

Прошло еще некоторое время, и до сознания Флёр дошло, что тон порицания в высказываниях ее госпожи изменился. Низкий спокойный голос придавал подробному описанию страданий красивой фаворитки какие-то мстительные оттенки. Казалось, что скоро в ее голосе завибрируют нотки удовлетворения и даже удовольствия.

Наконец Флёр решилась осторожно, из-под полуопущенных ресниц взглянуть на королеву. Большие зеленые и маленькие черные глаза встретились. Первые выражали неуверенность, вопрос, растерянность, вторые — явное торжество, даже злорадство. Катарина Медичи наслаждалась каждой деталью этой беседы, в чем не могло быть ни малейшего сомнения.

— Поскольку вы входите в состав моей свиты, я, конечно, тоже направила своих лейб-медиков в покои мадам, — невозмутимо продолжала старшая собеседница. — Нужно было принять все меры, сделать все, что в наших силах, для поправки здоровья оскорбленной дамы. Ну, а теперь мы можем обратиться и к вашей судьбе, моя крайне агрессивная кошечка!

Судорожно сцепленные руки Флёр разжались сами собой. В ее глазах вспыхнул огонек надежды. Правильно ли поняла она завуалированный смысл последних слов королевы? Правда ли, что скандал, который стал в эти дни предметом бесконечных разговоров всего Парижа, воспринимался высокой собеседницей Флёр как изысканное развлечение?

Разумеется, Катарина Медичи никогда даже не намекнула бы на то, что это так и есть, но ее взгляды, тон и скрытая усмешка красноречиво свидетельствовали именно о таком смысле ее слов. Она с величайшим удовольствием желала своей сопернице, чтобы каждая приставленная к ней пиявка делала свое дело, и наслаждалась даже просто описанием неприятностей в жизни Дианы.

— Можете поблагодарить меня за то, что я похлопотала за вас перед моим супругом, — продолжала королева уже в свойственном ей дружественном тоне. — Если бы я его не убедила в том, что любое волнение представляет большую опасность для моей беременности, то пребывания за решеткой или по меньшей мере изгнания из стен дворца вам едва ли удалось бы избежать. Тем не менее вам следует знать, что Его Величество настаивает на применении к вам самых строгих дисциплинарных мер. Больше вы уже не сможете, крошка моя, позволить себе ничего, хотя бы отдаленно напоминающего этот скандал.

— Значит, вы все же отсылаете меня домой? — Флёр не представляла себе, как она предстанет перед родителями. Ведь она самым беспардонным образом обманула доверие отца.

— Нет! Тот факт, что я лично избрала вас в круг моих фрейлин, никогда не позволит мне отослать вас обратно, — покачала головой королева. — Вы уже достаточно взрослая, чтобы ответить за последствия необдуманного поступка, мадемуазель Флёр.

На этот раз королева избрала сугубо официальную форму обращения, и Флёр с трудом подавила в себе внезапно охватившую ее дрожь. Неужели госпожа придумала такое наказание, которое еще хуже, чем перспектива предстать перед строгим, осуждающим взглядом отца?

— Вы уже не девочка, которая могла бы после совершенных глупостей искать защиту под крылом родителей, — продолжала Катарина, словно прочитав ее мысленные опасения. — Мы с королем пришли к единому мнению, что лучшим средством укрощения вашего темперамента явилось бы замужество.

Молодая женщина инстинктивно прижала ладонь к губам, чтобы подавить готовое сорваться с ее губ восклицание протеста.

— Послушайте меня. — Королева повелительным жестом подняла руку, словно Флёр действительно дерзнула непочтительно ее прервать. — Что случилось, то случилось. Но теперь нужно успокоить моего рассерженного супруга такой мерой наказания, которая выглядела бы достаточно серьезно и эффективно. Он не потерпит, чтобы одна из моих фрейлин, которая оскорбила мадам де Брезе столь чувствительно, отделалась бы легким испугом.

Логика этих аргументов не помогла Флёр принять создавшуюся ситуацию. Ради всего святого, что она должна понимать под серьезными санкциями? Напрягая все свои силы, она едва сдерживала охватившее ее чувство страха. Еще никогда повиновение не давалось ей с таким трудом.

— Вы… Вы уже знаете того, кто станет моим мужем? — прошептала она столь тихо, что ее слова были едва различимы.

Кивок королевы подтвердил полное крушение всех надежд Флёр. Итак, все кончается тем, что она утратила не только самоуважение, родительский дом и сердце, но еще и свободу.

— Кто…

Задать этот вопрос до конца она не посмела. Кого избрала для нее Катарина? Одного из своих итальянских друзей или родственников? Может быть, даже Пьеро Строцци, который не сводит глаз с ее декольте при встрече с ней? Образ пусть и симпатичного, но фатоватого маленького человечка, которому она может быть отдана, заставил ее с трудом подавить удушье. Какова мера ее проступка? Чем она за него заплатит?

— Вы будете повенчаны с Ивом де Сен-Тессе, графом Шартьером, дитя мое!

— Нет!

— Этого слова я не желаю слышать. Вы будете следовать моему приказу, непослушное дитя! — Королева нетерпеливо подергала длинную жемчужную цепочку и попыталась строгим взглядом припугнуть свою непокорную фрейлину.

Тем не менее Флёр возразила:

— Ваше Величество! Прошу вас! Кто угодно, только не он!

Темные брови королевы поползли вверх, выражая неприкрытое удивление.

— Как это понять? Я думала, такое известие приведет вас в неописуемый восторг. Что заставило вас лишить его своих симпатий? В Лионе буквально молились на него. Никогда не предполагала, что вы столь переменчивы в своих чувствах!

Флёр заломила руки за голову и невольно отступила на шаг назад, словно это могло укрыть ее от острого взгляда Катарины Медичи. Ее тонкие черты исказились от сильной душевной боли, а зелень светлых глаз потемнела, словно ночной лес.

— Не я виновата… в этой перемене, — хрипло произнесла она, пытаясь себя защитить. — Простите, я не в силах говорить об этом…

Но всем своим видом Флёр выразила больше, чем могли бы это сделать скупые, с трудом выдавленные слова. Это внесло недостающий камешек в ту мозаику, над которой королева размышляла в предшествующие часы. В сочетании с непомерным высокомерием графа, связанным с его родом, корни которого восходили к истокам французской истории, а также с подлыми оскорблениями Дианы де Пуатье, та картина, которую лишь в самых общих чертах набросала мадам де Гонди, обрела вдруг ясные очертания.