Клаудиа Дэйн - Игра с огнем

И теперь, приглядевшись к мисс Прествик внимательнее, он каждой клеточкой ощущал ее бурлящую энергию.

Это было крайне неприятно. До отвращения.

Айвстон стоял с равнодушным видом пассивного слушателя и не вымолвил ни слова, мысленно отгородившись от нее и выказывал полное отсутствие интереса. Но все-таки наблюдал за ее реакцией.

Ее реакция была неожиданной: она была в растерянности и едва взглянула на него. Но взгляд этот был полон холодного пренебрежения.

Будучи двадцати девяти лет от роду, по меньшей мере десять из них за Айвстоном, устраивая различные праздники и вечера, охотились мамаши девочек, которым было чуть больше четырнадцати лет. И никто ни разу не посмел его отвергнуть. Даже помыслить об этом никто не мог. Он всегда был окружен таким назойливым вниманием, что считал это в порядке вещей, хотя его это утомляло. И вот какая-то ничтожная девчонка, которая только и может, что похвастаться деньгами, а не высоким происхождением, посмела одним взглядом дать ему отставку?

Бог мой, что она о себе возомнила? Видимо, у нее с головой не все в порядке.

— Нам пора идти, Кранли, — сказал Айвстон и, наклонив голову, незаметно взглянул на Понсонби, дав понять слуге, что Прествиков надо либо свести с Амелией, либо выдворить за дверь, в любом случае с глаз долой. Понсонби, как хорошо вышколенный слуга, мгновенно понял, что от него требуется. — Прошу прощения, мисс и мистер Прествик, но мы с братом вынуждены откланяться, нас ждут.

— Я доложу о вас леди Амелии, если вы любезно согласитесь подождать, — сказал Понсонби.

— Не стоит беспокоиться, — сказала мисс Прествик и посмотрела на большие напольные часы у стены. — Теперь шаль в ваших надежных руках, лорд Кранли, и это самое главное.

— Вы не желаете остаться? — спросил Понсонби.

Айвстон и Кранли, помимо воли, застыли на месте от удивления из-за того, что эта хрупкая девчонка так бесцеремонно поставила их на место. Мистера Прествика такое поведение сестры нисколько не удивило, но Айвстона укрепило в его мнении о женщинах.

— Боюсь, мы не можем остаться. У нас важная встреча, на которую мы не вправе опаздывать, — сказала мисс Прествик.

— У нас встреча? — удивился мистер Прествик, что, учитывая ситуацию, прозвучало комично.

Мисс Прествик явно было не до смеха, и это радовало. Такая несгибаемая девушка. Интересно, можно ли растопить этот ледяной панцирь?

— Надеюсь, ты не забыл об этом, Джордж? — строго сказала она, поправляя и без того идеально расправленные складки шали. Почему простой вопрос о ее планах заставил мисс Прествик так волноваться? — Мы должны поторопиться.

— Прошу простить, господа, — мило улыбнулась мисс Прествик, — но нам действительно пора.

И, быстро откланявшись, брат и сестра проскользнули в дверь и вышли на Пиккадилли. Кранли был почти так же озадачен, как и Айвстон.

— Удивительная девушка, — наконец сказал Кранли. — Я таких еще не встречал.

— Удивительная? Почему ты так решил? — спросил Айвстон, в то время как Понсонби ушел за их сюртуками.

— Она единственная из незамужних женщин в нашем окружении не стала лезть вон из кожи, чтобы привлечь твое внимание. А когда ты все-таки обратил на нее внимание, она с презрением швырнула его обратно к твоим ногам.

— Не обращал я на нее внимания! — резко ответил Айвстон, принимая шляпу у Понсонби.

— Неужели? — сказал Кранли, руки у которого были заняты загадочным подарком для Софии Далби. — Значит, мне показалось.

— Вот именно, — сказал Айвстон, и они вышли на Пиккадилли.

Ничего подобного не было. Но Кранли почему-то развеселился и всю дорогу продолжал посмеиваться.

Герцог Иденхем прибыл в Далби-Хаус на целых десять минут раньше назначенного времени. Он был умным человеком. Мужчина, который хочет сохранить дружеское расположение Софии Далби, обязан быть внимательным к деталям такого рода.

Его немедленно провели в Белую гостиную, но изумительная чаша из белого китайского фарфора с тисненым узором, из-за чего гостиная приобрела свой белый цвет, отсутствовала. Ее место заняла необычайного изящества ваза эпохи Сун голубовато-зеленого цвета. Иденхем знал происхождение белой китайской чаши, но не имел и малейшего понятия, откуда взялась фарфоровая ваза эпохи Сун. Герцог был не из тех людей, которых можно держать в неведении, особенно в отношении таких важных изменений, как это, происходящих в жизни такой женщины, как София Далби.

— Вы рано, мой дорогой, — сказала София, присаживаясь напротив герцога на одну из белых кушеток. — Обожаю мужчин, которые, проиграв пари, незамедлительно выплачивают долги.

— Причем наличными, — сказал герцог, передавая Софии небольшой мешочек с золотыми монетами. — Не желаете пересчитать?

— Я обязательно это сделаю, — ответила она с озорным блеском в темных, как ночь, глазах. — Нет большего наслаждения, чем ощущать прикосновение благородного металла.

Они сидели друг против друга. Голубовато-зеленая фарфоровая ваза поблескивала на низеньком столике — единственное пятно цвета на фоне молочно-белого шелка гостиной.

— Я заметил ваш новый фарфор, леди Далби, — сказал он. — Еще одна выплата за проигранное пари?

— Вовсе нет, — ответила она и наклонилась, чтобы положить мешочек рядом с вазой, при этом и без того глубокое декольте чуть больше приоткрыло грудь. Иденхем оценил этот жест и, несомненно, насладился видом. — Это подарок.

— За оказанные услуги?

— Иденхем, вы слишком много себе позволяете. Удивляюсь, как вам такое в голову могло прийти?

— Неужели?

София улыбнулась и откинулась на подушки.

— Дорогой Иденхем, если вы хотите что-то узнать, почему просто не спросите? У меня не так уж много тайн.

— Но эти тайны ужасно интригующие, — сказал он, внимательно вглядываясь в ее лицо.

Герцог знал Софию много лет. Их сближал возраст, но не жизненный опыт, поскольку жизнь у них складывалась по-разному. Иденхем не делил с ней ложе и не имел счастья познать сладость обладания ее телом, правда, он и не стремился к этому. Немного нашлось бы мужчин, у которых достало бы смелости сказать это вслух, тем более признаться в этом публично. Иденхем не был глупцом, ибо глупцом посчитали бы любого, кто не мечтал оказаться в постели Софии Далби.

И дело не в том, что он не считал ее достаточно привлекательной, ибо она была очень хороша, а он не был слепцом, чтобы не оценить красоты в любом ее проявлении. Все объяснялось тем, что у герцога было мало друзей и он считал Софию другом, хотя сам не мог понять почему. Они не были очень близки, не делились секретами. Она не внушала ему ни благоговейного трепета, ни страха, и сейчас он ценил это гораздо больше, чем лет десять назад.