Паула Вин Смит - Муза художника

Тем временем Свен прислал из Парижа ответ на мое письмо. В своей новообретенной светской манере он писал, что я должна благодарить судьбу за внимание к моей персоне человека, признанного одним из значительнейших художников современности. Что до моих собственных взглядов на этот счет — я по-прежнему все время думала о своих студенческих днях, а Виктор олицетворял неразрывную связь с тем миром. В отличие от дяди я считала преимуществом тот факт, что творчество Виктора с большей охотой признали за границей. Я представляла себе, как, поженившись, мы будем путешествовать по всему миру и даже, возможно, поселимся в каком-нибудь зарубежном городе, где Виктор сможет снискать благосклонный прием критиков и завоевать репутацию, а также рынок для своего творчества.

В самом начале наших романтических отношений Виктор рассказывал, какой запомнил меня по Парижу, изумляя упоминанием множества деталей, на которые обращал внимание, когда я проходила мимо и не подозревала, что за мной наблюдают. Удивительно, но уже тогда он начал придумывать композиции картин с включением моей фигуры. Не зная, как ответить, я заверила Виктора в том, что тоже знала о его присутствии в сообществе художников, приехавших в Париж из северных стран.

После того как он поговорил с моим дядей, но прежде, чем мы объявили о помолвке, Виктор пришел встретиться со мной наедине и попытался объяснить глубинные причины той связи, какую чувствовал между нами. Высказывая мысли, которые, должно быть, вынашивал долгое время, он уверял меня, что я могу играть значительную роль в его творчестве, если готова позировать для него. Прежде чем я успела ответить, Виктор вдруг странным, смущенным тоном, запомнившимся мне навсегда, выпалил, что хочет открыть женщине, которая станет его невестой, всю правду о том, чем будет для нее брак с ним. Он рассказал о своей неврастении, о мучительной боли в спине, которую время от времени испытывает и тогда вынужден отказываться от рисования и обращаться к врачам. А медики утверждают: его здоровье будет подорвано окончательно, если он не организует свою жизнь таким образом, чтобы исключить из нее любые беспокойства и волнения. Самым деликатным образом Виктор поведал, что, хотя у него вполне достаточно сил для супружеских отношений, ему не рекомендуют иметь детей, поскольку те шум и гам, которыми юные создания наполнят дом, вероятно, нанесут непоправимый вред его нервной системе, а это, в свою очередь, самым негативным образом скажется на творчестве. Виктор также добавил, что мы не сможем часто бывать в обществе, а должны всецело посвятить свои жизни служению искусству.

Мысленно возвращаясь к тому разговору, я восторгаюсь его абсолютной прямотой и должна признать, что вступала в брак без каких-либо ложных представлений о нашей будущей совместной жизни. Вот только я, пожалуй, не предвидела, какой оборот примут мои мечты, а также не вполне понимала всю глубину одиночества, на которое обрекала себя, соглашаясь на это замужество.

Возвратившись с работы домой, Йон находит Софию в дальнем конце сада сидящей в белом кресле. Ее сгорбленная фигура кажется такой беззащитной на фоне винограда, желтых роз и спелых вишен соседского дерева, чьи корявые ветви проникают в их сад через высокую стену. За три недели, прошедшие со времени ее приезда в Бухарест, София не видела никого, кроме мужа. Несмотря на то что сейчас лето, ее кожа все время холодна на ощупь, как у человека в состоянии шока. Ее лицо в лучах позднего солнца выглядит бледным и бесстрастным.

На кухонном столе стоит поднос с двумя тонкими стаканами и хрустальным графином. Йон наклоняется, чтобы взять поднос, и, щурясь от солнца, шагает с ним по траве в сторону жены.

Он понимает, что София по-прежнему пребывает в трауре, но ничего не говорит из боязни, что любое упоминание может вызвать у нее гнев или истерику, а это было бы хуже теперешнего ледяного молчания. Мучительные процедуры в Норфолке не привели к желанной беременности, а ранее они договорились, что эта попытка непременно станет последней. Много лет назад, когда юная англичанка, студентка университета, приняла предложение молодого датского дипломата выйти за него замуж, они обсуждали свои мечты. София пылко описала их большую семью — минимум четверо или пятеро детей. Из нее получилась бы прекрасная мать. Йон представлял, как она будет усаживать малышей себе на колени, следить, чтобы они не забывали надевать варежки, варить им какао, гордиться их школьными и спортивными достижениями, наблюдать, как они гоняются друг за дружкой по тропинкам в тени деревьев за городом, куда их семья будет выезжать по выходным. Усилия, направленные на создание этого будущего, сохраняли их брак долгие годы, но теперь, когда ей сорок четыре, а ему пятьдесят один, они должны вступить в новую фазу. Благоразумное решение не взваливать на себя дополнительные расходы и не рисковать здоровьем, отваживаясь на новый курс лечения бесплодия, кладет конец их мечтам.

— Сегодня приходили двое мужчин, — произносит София новым для нее, тихим голосом, — ремонтировать телефон. Ты ничего мне об этом не говорил. Но они были абсолютно уверены в том, что он нуждается в ремонте.

— И как, они все сделали?

Йон наполняет стакан и протягивает его жене. Как кто-то мог узнать? В Румынии нет телефонных справочников, чтобы никто не мог воспользоваться ими для подрывной деятельности. И гудок не всегда бывает, когда снимаешь трубку. Даже если кому-то посчастливилось услышать в трубке гудок, зачастую телефонные линии перекрещиваются. Хенрик Экерс научил Йона говорить: «Gresala, gresala!» — если тот слышит чей-то незнакомый голос на линии. «Gresala» переводится как «ошибка». Это деликатный способ избежать прослушивания твоего разговора или обвинения тебя в подобном же. Мол, всего лишь произошла ошибка соединения.

— Я не знаю, — говорит София, изучая послеобеденное солнце сквозь херес в своем стакане. — Когда я снимаю трубку, слышу щелчок.

— Ладно. Главное, помни инструкцию.

Необходимость следить за своими словами не только за столиками в ресторанах и в номерах гостиниц, но даже в собственном доме усиливает умственное напряжение. Будучи дипломатами, сами они вне опасности, но им нужно ограничивать любые разговоры, в которых упоминаются румынские граждане, будь то теннисный инструктор в дипломатическом клубе или человек, продающий в одном из старых кварталов древние карты и иконы из своего имущества. Йон понимает, почему пересечение границы с Австрией или Грецией даже обладателями иностранных паспортов с облегчением воспринимается как возвращение в свободный мир. Он подносит стакан ко рту и делает маленький глоток.