Уильям Локк - Сумерки жизни

Однажды утром она расчесывала перед зеркалом свои волосы. Она распустила их сзади. У нее были белокурые, длинные и густые волосы, и она медленно перебирала их гребнем. Она себя плохо чувствовала. Фрау Шульц безуспешно пыталась накануне вечером вызвать ссору; изящная филантропическая затея, которая занимала ее внимание в последнее время, потерпела позорный крах; дождь за стеной лил потоками, и день не обещал ничего хорошего. Подавляющее чувство одиночества и пустоты охватило ее. Она поднялась, решительно тряхнула волосами и начала энергично их расчесывать, оглядывая себя сбоку в зеркале. Однако бессильная жалость к измученному нежному лицу, которое она увидела, наполнила ее глаза слезами. Рука показалась ей тяжелой и усталой. Она бросила гребень, опустилась на стул и, положив свои руки на туалетный столик, скрыла в них свое лицо.

— О, я не могу, не могу! — плакала она, и плач этот похож был на стон. — Какой смысл? Зачем мне день за днем переживать эти муки? О, Боже мой! Что за жизнь! Когда-нибудь это сведет меня с ума! Я хотела бы умереть.

Рыдания потрясали ее плечи, скрытые под распущенной массой волос. Она не могла преодолеть порыва жалости к себе самой.

Вдруг раздался стук в дверь. Она вскочила, бросила беглый взгляд на зеркало и быстро стала вытирать себе лицо пуховкой. Через минуту привела себя в порядок.

Когда она откликнулась на стук в дверь, вошла Фелиция; она попала под дождь; ее щеки, полуприкрытые поднятым воротником жакета, горели.

— О, вы еще только одеваетесь. Смотрите, я принесла вам цветы. Куда их поставить?

Радость охватила Екатерину при виде этого незначительного акта внимания. Она поблагодарила Фелицию и стала ходить по комнате, собирая вазы.

— Устройте все вместо меня, милая, пока я покончу со своими волосами.

Она повернулась к зеркалу, а Фелиция у стола занялась цветами.

— Я дошла до самой библиотеки с мистером Четвиндом, — сказала Фелиция. — Я говорила ему, что он не должен выходить сегодня, но он пошел. Когда Рейн, как он его называет, приедет мне придется серьезно поговорить с ним о его отце.

— Сын, значит окончательно решил приехать? — спросила Екатерина, придерживая губами булавку для волос.

— О, да. Мистер Четвинд ни о чем больше не может говорить. Он приедет очень скоро.

— Это будет хорошо, — заявила Екатерина.

— Да, для милого старика это будет очень хорошо.

В обычное время Екатерина улыбнулась бы при таком простодушном ответе, но в это утро нервы ее были не в порядке.

— Я думала не о нем. Я имела в виду нас самих… нас, женщин.

— Мне интересно, каков он из себя, — заметила Фелиция.

— Какое это имеет значение? Лишь бы это был мужчина.

— О, это много значит. Если он некрасив…

— Милое дитя, — сказала Екатерина, повернувшись кругом. — Не имеет значения, если даже у него лицо людоеда и ухватки медведя. Лишь бы это был мужчина, ведь нам именно не хватает мужчины!

Молодая девушка отступила назад. Мысль о мужчинах, как необходимом элементе в жизни, до сих пор никогда не приходила ей в голову. Она чувствовала бы себя не менее заинтересованной, если бы в пансион ожидалась красивая девушка.

— Несомненно, однако… — пробормотала она.

Екатерина угадала ее мысль, но она слишком находилась под влиянием своего настроения, чтобы посмеяться на ее счет.

— Нет! — вскричала она с презрением, хотя чувствовала, что оно не заслужено, и сознание это придавало даже больше страсти ее голосу. — Нам не затем нужен мужчина, чтобы одна из нас насильно женила его на себе! Упаси Бог! Большинство из нас достаточно имело дела с браком и с выдачей замуж других. Слава Богу, я еще не настолько дурна, чтобы броситься в объятия первого попавшего сюда мужчины, лишь бы он увел меня прочь из этой ямы. Но нам здесь нужен мужчина, чтобы дать нам почувствовать и устыдиться той мелочности и низости, которые мы, женщины, обнаруживаем друг перед другом, чтобы заставить нас скрывать эти свойства и относиться друг к другу с уважением. Женщины — низшая раса; мы не можем жить самостоятельно; мы становимся вялыми, расслабленными и ничтожными — о, такими ничтожными и слабыми! Я готова с презрением отнестись к нашему полу, готова подумать, что ничего, ничего в нас нет, ни малейшего запаса сил, ничего, кроме массы нервов и мягкого, дряблого мяса. О, мое милое дитя, вы еще этого не знаете — будем надеяться, что вы и не узнаете этого никогда — этой жажды мужчины, неуважения к себе за это, жажды из-за одного того, что прикосновение только к краю его платья творит чудеса и восстанавливает наше чувство уважения к собственному полу. Ах!

Она страстно махнула руками и прошлась по комнате со сжатыми кулаками. Фелиция механически расставляла цветы. Это было нечто новое для ее мировоззрения. Она чувствовала себя смущенной всем этим, но хранила молчание. Екатерина продолжала свою речь, причем сдерживаемое в течение месяцев чувство омерзения и отвращения, найдя выход, выливалось в сильных выражениях.

— Да, мужчина, мужчина. Хорошо, что он приезжает. Существо без расстроенных нервов, со свежим широким умом, умеющим видеть явления в целом и не тратиться на бесконечные пустяки. Он явится сюда, словно морской свежий ветер. Среди нас по временам чувствуется физическая потребность в присутствии мужчины с его крупным телосложением, низким голосом, звучным смехом, его силой, грубыми манерами, тяжелым шагом и большими руками. Ах! Вы молоды, вы думаете, что я говорю ужасные вещи. Вы, может быть, никогда этого не поймете. Только одиноко живущая женщина в состоянии понять, что значит жаждать сильной мужской руки брата, отца или мужа, которая крепко обнимала бы тебя, пока ты выплачешь свое слабое женское сердце… А самым унизительным и в собственных глазах унижающим желанием является жажда мужского голоса. Какое же тут имеет значение, каков он из себя?

Несколько минут господствовало молчание. Екатерина одевалась. Слова облегчили ее сердце, и ей уже было стыдно, что она так резко выражалась перед молодой девушкой. Maxime debetur. Она думала об этом принципе и кусала себе губы. Но разве она также не была молода? Неужели разница в летах так велика, что у них не могло быть общей почвы для взаимного понимания? Она посмотрела в зеркало. Красота ее еще не исчезла. Однако лучше было бы, если бы она не сказала всего этого.

Фелиция кончила расставлять цветы и разместила четыре вазочки по всей комнате. Затем она подошла к Екатерине и обняла ее за талию.

— Мне очень грустно.

Это все, что могла произнести девушка, и тем не менее это заставило Екатерину обернуться и поцеловать ее в щеку.

— Я полагаю, что мистер Четвинд очень красив, если он хоть чуточку похож на своего отца, — сказала она своим обычным голосом. — Простите, что я была такая не хорошая. Я проснулась сегодня в плохом настроении. Этот пансион иногда действует на нервы.