Дениза Робинс - Жонкиль

Он резко встал, тяжело дыша:

— Ты хочешь сказать, что никогда не поверишь мне?

Она закусила нижнюю губу.

— Неважно. Человек, которого я любила и за которого вышла замуж, сегодня утром умер... Ты — чужой... Я сейчас уезжаю, и мое единственное желание, чтобы ты аннулировал наш брак.

— Нет, — сказал он. — Никогда. Я никогда не аннулирую его. Я люблю тебя, ты нужна мне. Я потрачу всю свою жизнь на то, чтобы вернуть твою любовь.

— Ты никогда не добьешься этого. Та любовь мертва.

— Я не верю тебе. Этого не может быть, Жонкиль. Ты можешь чувствовать себя обиженной, оскорбленной, но когда-нибудь ты обязательно простишь меня.

— Ты так думаешь? — Жонкиль истерически расхохоталась. Она явно находилась на грани срыва. В конце концов она была очень молода и любила этого человека так нежно. Расстаться с ним таким образом, в гневе и горечи, в день свадьбы — этого вполне достаточно, чтобы разбить сердце любой женщины.

Он схватил ее руки.

— Жонкиль, Жонкиль! Прости меня, не отвергай! — умолял он. — Я ужасно люблю тебя, Жонкиль, гораздо больше, чем я когда-либо надеялся любить женщину. Не говори, что ты никогда не будешь думать обо мне лучше, чем думаешь сейчас.

— Я могу думать о тебе лучше, но я никогда не смогу забыть того, что ты сделал. Я только прошу тебя освободить меня как можно быстрее.

Эти слова надломили его. Он упал на колени, уронил лицо в ее ладони и заплакал тяжелыми, душераздирающими рыданиями сильного человека. Жонкиль не могла вынести этого. Бледная, дрожащая стояла она, устремив взгляд на темную голову, склоненную на ее руки. Его жгучие слезы текли по ее пальцам, опаляли ее сердце.

— Роланд, не надо, пожалуйста, не надо! — просила она, задыхаясь.

Рыдания сотрясали его. И вдруг его губы, мокрые от слез, прижались к ее пальцам в исступленном поцелуе.

— Не нужно! — сказала она снова. — Пусти меня, Роланд, пожалуйста.

Она чувствовала, что если она еще на минуту останется здесь, она сдастся, она прижмет его голову к своей груди и смешает свои слезы с его слезами, простит его, забудет все, кроме любви к нему. Но она не должна этого делать. Она должна быть сильной. Она показала свою слабость и убежала с ним, как влюбленная школьница. Больше никогда она не будет слабой, никогда не позволит победить себя эмоциями. Она проявит гордость, выдержку. Дэвид Маллори, ее любимый папа, сказал ей в их последний разговор: «Никогда не теряй гордости, Жонкиль, если ты потеряешь гордость, ты потеряешь самоуважение».

Она попыталась отнять пальцы, но Роланд удержал их.

— Ты должен отпустить меня, Роланд, — сказала она.

Сейчас она не бросала ему обвинений в игре: Роланд Чартер, сильный, смелый, циничный, никогда не сломался бы так, если бы его горе и раскаяние не были искренними. Но не могла простить его. Возможно, она что-то значила для него, он не хотел терять ее сейчас. Но разве он любил ее так, как она любила? — Никогда! Да, он страдает сегодня, завтра он забудет. Ей же суждено страдать всю жизнь. На память ей пришли те самые слова Байрона, о которых она говорила ему в такси, сегодня утром по дороге на вокзал (Ау, кажется вечность прошла с тех пор, с тех часов исступленного счастья и счастливого неведения!): «Любовь мужчины и жизнь мужчины идут раздельно, но смысл жизни женщины в любви...»

Душевная мука раздирала ее. Она не смела остаться здесь, наедине с Роландом, не смела позволить его рукам обнять ее, так как чувствовала, что может поддаться этому объятию, прикосновению, которое совсем недавно вызывало в ней такой трепет.

Она высвободила пальцы из его руки.

— Прощай, Роланд, — сказала она. — Я ухожу. Сожалею, что ты несчастлив. Но винить во всем ты можешь только себя. Пожалуйста, не пытайся увидеть меня снова, и если для тебя имеют хоть какое-то значение мои чувства, прошу тебя аннулировать наш брак.

Он поднял к ней опустошенное лицо, провел тыльной стороной руки по мокрым от слез, покрасневшим глазам.

— Я никогда этого не сделаю, — хрипло сказал он. — Я люблю тебя. Я никогда не отпущу тебя. Ты моя жена, ты не можешь изменить этого факта, никто не может.

Она какое-то мгновение молча смотрела на него. Затем очень спокойно повернулась и вышла из комнаты.

Он слышал, как закрылась дверь, обвел глазами пустую спальню. Она ушла. Она собирается вернуться в Риверс Корт с дядей Генри. Она хочет, чтобы он освободил ее.

Он снова опустился на край кровати и закрыл лицо руками.

— Никогда не отпущу ее, никогда, никогда, никогда! — сказал он вполголоса. — О, Боже мой, Боже мой, как я люблю ее. Зачем я причинил ей боль, зачем я обманул ее? Жонкиль, Жонкиль, вернись!

Эту ночь Жонкиль и мистер Риверс провели в небольшой гостинице на Приморском бульваре. Он хотел поговорить с ней, когда они добрались сюда, но она попросила:

— Пожалуйста, отец, оставьте меня сегодня. Я не хочу говорить о Роланде. Я просто не могу. И прошу вас, никогда снова не упрекайте меня за то, что я убежала от вас и от бабушки. Я уже достаточно наказана. Видите ли — я любила его.

Суровое лицо Генри Риверса смягчилось, губы слегка дрогнули. Он был жестким и несентиментальным человеком, не привык показывать свои переживания. Но по-своему он любил эту тоненькую девушку с коротко остриженной головой и красивыми глазами. Отважное разумное существо! Многие девушки в ее положении потеряли бы самообладание, дали бы волю слезам. Она оказалась мужественной и гордой.

Он отправил ее спать, не мучая дальнейшими разговорами о будущем.

Генри Риверс немного побаивался, что утром Жонкиль может проявить слабость и попросит отпустить ее к мужу. Он когда-то любил женщину, когда-то слышал настойчивый зов пола и знал его непредсказуемую силу; Жонкиль может почувствовать желание остаться с Роландом, несмотря на зло, которое тот ей причинил. Однако за завтраком она спокойно и без эмоций говорила о своем ближайшем будущем, и он успокоился.

Но выглядела Жонкиль совершенно разбитой. Всю ночь она пролежала без сна, глядя во тьму широко открытыми, воспаленными глазами, тяжело страдая. Конечно, она ничего не сказала о своих муках приемному отцу. С детства она привыкла не выставлять своих чувств напоказ. Но Генри Риверс видел, что перед ним новая Жонкиль — целеустремленная и выдержанная девушка, а не послушная девочка.

— Я все обдумала, — сказала она. — Я вернусь домой к вам и бабушке на несколько дней... вероятно, до Нового Года, но после этого я уеду!

Генри Риверс вздрогнул и уставился на нее.

— Уедешь? Но куда, дорогое дитя? Ты хочешь, чтобы я увез тебя за границу, пока все не успокоится?

— Нет, — сказала она решительно, глядя на него грустными глазами. — Я уеду одна. Отец, я решила уехать из Риверс Корта навсегда.