Маргерит Кэй - Повеса с ледяным сердцем

Генриетта чуть ли не распласталась на нем, точно растение, прилипшее к скале. Ее левая коленка застряла между его ног. На его икрах росли грубые волосы.

Обнаженная кожа. Мужская кожа. Как же такое могло случиться?

Ее груди упирались ему в грудь. Правой рукой Рейф крепко прижал ее к себе. Левая рука Генриетты очутилась внутри его расстегнутой рубашки, а правая где-то под их телами. Она хотела отодвинуться, но Рейф что-то пробормотал и еще крепче прижал ее к себе. Генриетта стала извиваться, рука Рейфа отпустила ее талию, опустившись на ягодицы, и привлекла к себе. Он чувствовал… он чувствовал… он чувствовал…

Его упругое тело. Мускулистое. Твердое. Сильное. Оно вселяло безопасность.

Но опасность оставалась. Генриетта остро чувствовала, что рядом лежит мужчина. Она хотела отодвинуться, чтобы их тела разъединились, однако все попытки лишь вынудили его крепче прижать ее к себе. Она поняла, что должна оказать сопротивление, хотя в душе желала повиноваться ему. Поэтому лежала неподвижно, убеждая себя, что скоро, очень скоро сможет отодвинуться от него. Но не сейчас.

От него веяло сном. Генриетта, пытаясь расслабиться, лежала с закрытыми глазами. Но тело не подчинялось. Любопытство взяло верх над ней. Почему он не такой, как она? Каков мужчина на вкус? Каков на вкус этот мужчина? Вопросы, вопросы и новые вопросы.

Напрасно убеждая себя, что в постели лежит не она, не открывая глаз, чтобы не раскрылся этот самообман, Генриетта принялась осторожно исследовать. Ее левая рука уже под его рубашкой, а значит, надо двинуться немного дальше. Добраться до плеча, спуститься вниз по упругой груди. Дальше вниз к впадине живота. Она почувствовала, как он дышит. Ощутила его горячую кожу. Твердый упругий живот. Впадину в области пупка, жесткие волосы.

И тут же отдернула руку, испугавшись собственной дерзости. Она уверяла себя, что потрогала и увидела уже достаточно много. Но тут же пустилась в новое путешествие. Рука вернулась к его животу и задержалась на нем, наслаждаясь контрастом между гладкой кожей и жесткими волосами, которые точно проложили тропинку для ее ладони. Рука добралась до пупка и преодолела преграду в виде панталон.

В углублении груди выступила капелька пота. Генриетта чувствовала, что ее соски затвердели, как лесные орехи, и выпирают через фланелевую ночную рубашку. Они еще и покалывали, будто требуя к себе определенного внимания. Все еще не думая о том, что делает, она прижалась к его груди. Ее тело пронзила восхитительная дрожь от предвкушения удовольствия, и стало совсем жарко.

Генриетта отвела ладонь назад над горячим животом Рейфа. Она испугалась, но ничего не могла с собой поделать. Она представляла, как ее груди, высвободившись из ночной рубашки, прижимаются к тому месту, где сейчас покоилась ее рука. Когда Генриетта представила это, волна, похожая на крохотную вспышку молнии, пробежала по ее животу вниз к источнику жара между ног.

Генриетта, много читавшая книг, не только приличествующих барышне, но и запретных, не совсем поняла, что именно Рейф называл плотскими наслаждениями. То, о чем говорила мама, оставило лишь смутный след в ее голове. Ни одна из женщин из богадельни, пострадавших от хищных мужчин, также не захотела просветить ее. Так что ограниченные знания отрицательно сказались на ее мышлении. Никто не готовил ее к тому, что подобный опыт может оказаться приятным. Хотя сейчас при мысли об этом она не исключала подобную вероятность, иначе как объяснить падение столь многих женщин? Генриетте не удавалось представить, как именно физический контакт может принести наслаждение.

Она легко поняла, как человек может потерять контроль, отбросив предосторожность, и вести себя неподобающе. И догадалась, что это горячая дрожь, предвкушение, покалывание в груди могут стать непреодолимыми. Человека можно легко убедить совершить еще один шаг, затем еще один до тех пор, когда остановиться уже слишком поздно.

Генриетта хотела остановиться. Ее не так легко обмануть. Она и вправду собиралась остановиться, когда Рейф вдруг шевельнулся. Рука, лежавшая на ее талии, поднялась, но лишь для того, чтобы приподнять ее голову за подбородок. Рука на ягодицах приподнялась, и его нога обхватила ее. Его уста прильнули к ее губам. Он вздохнул. Затем поцеловал ее.

У него были теплые, неожиданно мягкие губы, с чем приятно контрастировала колючая щетина. Поцелуй получился нежным. Поцелуй мужчины, все время убеждавшего себя в том, что не пойдет дальше, но бессильного противиться своему желанию.

Рейф стоически перенес невинные прикосновения Генриетты. Терпел, поощряя, не останавливал, не в силах удержаться, чтобы не поцеловать ее, почувствовать ее вкус, впитать утренний жар ее тела. Он еще не ведал подобной нежности и уступчивости. Ее губы так и напрашивались на поцелуй. Она плотно прильнула к нему.

Даже слишком плотно.

Огромным усилием он сдержал себя… и тут же пожалел об этом. Отпустил ее и отодвинулся, чтобы их разделило хоть какое-то пространство. Холодное пространство, ставшее зияющей пропастью.

Генриетта открыла глаза. Он спал или притворялся спящим. Целовал ее, потому что хотел этого или инстинктивно реагировал на ее прикосновения?

— Я ведь предостерегал, чтобы вы не давали воли губам, — пробормотал Рейф.

Собственно, ответ получен, она пристыжена, ибо он все время бодрствовал, а она нет. Мама говорила, что целомудрие уже само по себе награда. Только именно в это мгновение целомудрие показалось достоинством чересчур раздутым.

— Рейф, я…

— Генриетта, — он прервал ее, оглянувшись через плечо, — бывают такие минуты, когда лучше ничего не объяснять. Сейчас одна из них. Лишь заметим, что я поступаю как джентльмен… только в этот раз и с невероятным усилием. Но предупреждаю, в следующий раз не сдержусь. А теперь постарайтесь снова заснуть.

В следующий раз? Генриетта уже открыла рот, сообщить ему, что продолжения не последует, коль скоро она имеет право голоса в этом деле. Однако, положа руку на сердце, не было в том правды, и слова застыли на ее устах. Генриетта не только усомнилась в том, что сможет устоять, но и не знала, желает ли этого. Она наклонилась к нему, увидела его крепко закрытые глаза, мягкие черные ресницы. Наверное, лучше не противоречить ему. Возможно, он сочтет ее строптивость вызовом. При этой мысли она вздрогнула и принялась мысленно твердить, что с ней ничего не произошло. «Не по словам судят, а по делам», — решительно напомнила она себе. Следующего раза не будет. Генриетта передвинулась на свою сторону и решительно закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на не менее значительном вопросе исчезнувших изумрудов Ипсвичей.