Виолен Ванойк - Мессалина

— Позволь мне, цезарь, выступить в защиту Валерия. Он один из моих самых давних и самых близких друзей. Он пробудил благоговейное воспоминание об августейшей матери твоей, Антонии. Я с большим правом, чем кто бы то ни было, могу подтвердить его слова и заверить вас, что она относилась к нему с огромным уважением, ведь мы оба постоянно присутствовали при ее дворе. Надо ли еще, цезарь, напоминать тебе обо всех заслугах, которые Азиатик имеет перед империей и фамилией Августа? И кто, как не ты, божественный Клавдий, своими глазами наблюдал подвиги Азиатика во время твоего славного похода против британцев? Ах, цезарь! Подумай, подумай обо всем этом! Столькими благими делами он заслужил твое снисхождение. Я признаю серьезность обвинений и понимаю твое намерение осудить его на позор, сбросив с Тарпейской скалы, ибо преступление его кажется непростительным. Вот почему я умоляю тебя оказать ему милость, ту милость, которая почти стала правом для людей знатного происхождения: да, цезарь, предоставь ему, по крайней мере, возможность избрать ту смерть, какую он пожелает. Пусть он совершенно свободно вернется домой и положит конец своим дням так, как более всего достойно великого римлянина: пронзит себя кинжалом, уморит голодом или вскроет себе вены. Прощай, Азиатик, друг мой, никто здесь не сомневается в твоем мужестве и каждый сможет позавидовать величию твоей души.

Двурушническая речь Вителлия, пробудившая было в Азиатике надежду, в конце концов убила ее. Он понял, что всякая защита напрасна: слишком много влиятельных людей из окружения Клавдия хотят его гибели. Он счел бессмысленным протестовать.

— Вителлий, — сказал Клавдий, — ты сумел убедить меня своей патетической речью. Азиатик, благодари своего старого друга; я уступаю его просьбе. Иди, возвращайся домой и придай себя той смерти, какая тебе больше нравится.

Азиатик во всем своем непомеркнувшем великолепии приветствовал присутствующих и, не сказав ни слова, удалился.

Уйдя из покоев Клавдия, Мессалина немедленно направилась к себе. Там она взяла тростник и начертила на воске следующие слова, адресованные Поппее:

«Из дружеских чувств к твоей дочери и к тебе сообщаю, что Валерий Азиатик приговорен к смерти за измену и прелюбодеяние. Обвинение падает и на тебя, и ты знаешь, что за последнее преступление познаешь позор тюрьмы и ссылки, если не хуже. Не жди прихода преторианцев, тебе остается самой решить свою участь».

Мессалина была уверена, что это послание приведет ее к самоубийству. Вскоре появился торжествующий Публий Свиллий с сообщением о приговоре Валерию и о том памятнике коварству, с помощью которого Вителлий убедил Клавдия, весьма склонного сомневаться в правдивости обвинения.

— Свиллий, — сказала Мессалина, — твоя услуга будет надлежащим образом оплачена. Но тебе остается выполнить еще одно поручение, которое я могу доверить только тебе. Мне известно от Симона, что ты хорошо знаком с Валерием и Поппеей, часто встречал их у него. Говоря в свою защиту, Азиатик даже намекнул на твоих сыновей. Я не поняла смысла этого намека, но он подтверждает, что вы находились в тесных отношениях.

— Просто они воевали под командованием Азиатика и могли быть свидетелями некоторых из его подвигов, — уточнил адвокат.

— Так вот, я прошу тебя отнести это письмо Поппее и отдать ей лично в руки. Ты можешь его прочитать: в нем я сообщаю о приговоре Валерию, за которым непременно последует приговор ей. Надеюсь, ты сможешь побудить ее предать себя смерти ради того, чтобы избежать позора тюремного заключения. Она — причина несчастий Азиатика, она и та безумная любовь, которую он питает к ней, и было бы очень несправедливо, если бы император сохранил ей жизнь, осудив на смерть ее любовника. А я боюсь, что именно так и будет, я почувствовала в Клавдии большое нежелание приговаривать к смерти Азиатика.

— Я мчусь туда и вновь приложу все свое умение убеждать.

— Если тебе удастся и это дело, проси у меня все, что ни пожелаешь. Иди, Свиллий.

Мессалина долго оставалась одна, погруженная в самые мрачные раздумья. Она рассчитывала, что, если Свиллий будет достаточно убедителен, Поппея простится с жизнью до наступления ночи. Азиатик, конечно, не станет так торопиться. Она сможет прийти к нему, убедит подождать, заверив в великодушии Клавдия и в том, что сама вступится за него и добьется успеха. Разумеется, Валерию понадобится какое-то время, чтобы пережить смерть Поппеи, но неизбежно придет забвение, и тогда ничто не помешает ей, Мессалине, обольстить его. Она дождалась наступления темноты, набросила на плечи просторный плащ и укрыла его полой голову. Она не хотела быть кем-либо узнанной и, даже не взяв с собой Ливию, покинула дворец через потайную калитку сада, в который можно было попасть прямо из ее покоев.

Мессалина торопливо шла по улицам, залитым светом полной луны и почти пустынным, потому что римляне в этот вечерний час устраивали трапезы, переходящие в попойки. Только некоторые распутники спешили к Мульвиеву мосту, месту ночных свиданий мужчин и женщин, ищущих тайных, но не запретных удовольствий: старые римские законы были забыты в угоду новым нравам, не ведающим никаких запретов.

Ей потребовалось время, чтобы добраться на другой конец Рима, где находились Лукулловы сады. Она остановилась возле украшенных бронзой ворот, через которые Валерий попадал в свои владения без ведома стражи, охраняющей главный вход. Ее удивило и обрадовало, что ворота были приоткрыты. Никем не замеченная, она проскользнула в них. Идя по цветущим аллеям, она вновь изумлялась магической красотой места, напоенного ароматами ночи. В высокой кроне она услыхала жалобное пение птицы; Мессалина не знала, что это за птица, но она показалась ей предвестницей беды.

Она торопливо шла вперед и достигла небольшой круглой беседки; на изящные мраморные колонны опиралась легкая куполообразная крыша; такими беседками италийцы любят украшать свои сады. Безотчетный порыв повлек ее к этой постройке, внутри которой она увидела небольшой алтарь, а на нем — мраморную урну с лежащей рядом крышкой, словно приготовленную для скорого использования. Позади алтаря стояла стела, тоже мраморная, с изображением золотого лотоса; на верху стелы чернилами было выведено: «Другу цветов и деревьев». Похоже, надпись предназначалась для скульптора, которому предстояло увековечить ее с помощью резца.

Внезапно Мессалиной овладел страх. Она побежала к дому. По дороге она ощутила какой-то резкий запах, смягченный, однако, ароматом сандалового дерева. Она знала, что Валерий посадил у себя много ростков этого ценного, завезенного из Индии дерева. По мере приближения к дому запах становился все более тяжелым и едким. Вскоре она различила между деревьями отсветы огня. Внезапный вихрь бросил в ее сторону золу — на мгновение она упала в ее раскрытые ладони, а потом понеслась дальше. Пробежав еще немного, Мессалина увидела огромный полыхающий костер, перед которым двигались какие-то силуэты — да, это были силуэты рабов, следивших, чтобы огонь не распространился на лес. Возле костра, скрестив руки на груди, стоял Гай Силий. Она остановилась рядом и повернула к нему голову.