Элизабет Чедвик - Лавина чувств

Возле печи стояла женщина, помешивала в горшке суп, и пар от него, пропитанный луком и чесноком, поднимался кверху. На стене висели портьеры, которых прежде не было. Кроме того, он заметил, что отец наконец-то купил себе новое кресло. Старое, все изъеденное древесными червями, уже давно пора было выбросить. На новых красных кубках, вполне отвечавших вкусу Мод, были изображены всадники.

— Плохи дела. Собственные сыновья восстают против короля, — произнесла Мод, задумчиво покачав головой и сложив руки на груди. — Я уже слишком стара, чтобы помнить, что было до того, как Генрих стал королем, но я бы ни за что не хотела пережить подобное еще раз. О чем он думал, когда позволил своему старшему сыну принять королевское помазание? Сначала он должен был привить ему свои идеалы.

— У этого щенка уже есть свои идеалы, — возразил Джослин, сделав еще один глоток вина, наслаждаясь тем, как оно скользит по горлу, слегка отдавая в нос. — Этот молодчик был коронован для успокоения, но теперь понял, что, несмотря на роскошь и обещания, он остается таким же беспомощным ребенком, каким был раньше. А что касается его отца, то он может быть королем сколь угодно долго. Я склоняюсь именно к этой мысли.

Сделав недовольное лицо, он встряхнул плечами. Намокшая одежда неприятно прилипала к телу.

— А что об этом говорит мой отец?

— Он рассуждает, почти как ты, но менее осторожен в своих высказываниях.

Зеленые глаза Джослина засияли от удовольствия.

— Ну и где же этот старый волк? Я был уверен, что увижу его здесь.

— Он обедает с юстициарием. Наместником де Люси.

— Прямо сейчас? — подняв брови, удивленно спросил Джослин, усаживаясь в новое кресло отца.

Ричард де Люси фактически являлся правителем Англии, пока король находился в Нормандии. Будучи очень преданным королю Генриху, он обладал незаурядными способностями. Отец Джослина и наместник де Люси давно уже были друзьями, объединенными общими интересами и делами.

— Видимо, граф Лестерский и прочие сейчас находятся в Лондоне, с тем чтобы просить у де Люси разрешение покинуть Англию и отправить королю Генриху подкрепление и деньги, — многозначительно ответила Мод. Подозвав слугу, она приказала ему подавать на стол.

Джослин еще больше нахмурился. Роберт Лестерский преследовал корыстные интересы, не имея ни малейшего понятия о чести. Если он шел на войну, то это означало только одно: нажиться за счет других, более слабых, чем он. Король Генрих, конечно же, не был слабаком в отличие от своего сына.

— Часть этих денег, кажется, я уже видел сегодня, — задумчиво произнес Джослин, слегка наклонив кубок, следя за тем, как по дну стекает темный осадок. — Более того, я помог доставить их в город. Они находились под охраной одного из подхалимов Генриха. И только по милости божьей я приехал сюда, так и не запачкав свои руки кровью Джайлса де Монсорреля.

Его глаза вспыхнули мрачным огнем.

Мод села рядом с ним, опершись руками о кресло, и внимательно стала слушать рассказ о его случайной встрече с де Монсоррелем. Постепенно его тон становился все более жестким — он явно не стремился скрыть неприязнь к де Монсоррелю.

— Он с отвращением смотрел на меня, ставя себя намного выше. Честное слово, если бы не женщины и маленький мальчик, я бы набросился на него с кулаками, а не стал бы ему помогать. Вы бы видели, как его люди мучились с этим сундуком. А денег в нем было более чем достаточно, чтобы купить пару хороших лошадей в Смитфилде и какой-нибудь подарок для жены.

— Он недавно вступил в наследство, если я правильно помню. — Мод наморщила лоб, напрягая память. — Да, точно. Старый лорд Раймонд умер от приступа на светлой Пасхальной седмице, хотя последний год он и так был очень болен.

— Я слышал об этом, — согласился Джослин, но не стал говорить о том, что этот приступ случился как раз тогда, когда Раймонд забавлялся с дочерью своего слуги. Этот случай послужил поводом для сплетен в пивнушках Ноттингема. Джайлсу де Монсоррелю ничего не оставалось, как примириться с этим фактом. Все это напомнило Джослину о его сводных братьях, и лицо его исказилось при этой мысли.

— А Рагнар и Иво здесь?

Слуга поставил горячее блюдо из свинины с бобами на стол перед Джослином, а затем принес буханку хлеба с вырезанным сверху крестом.

— Вообще-то, да, — нерешительно ответила Мод, и морщины на ее лице стали еще глубже. — Но их не часто застанешь дома, ведь они большую часть времени проводят в публичных домах или в таверне. Твой отец говорит, что они просто дают волю своим страстям и очень скоро устанут от этого.

— Но вы-то придерживаетесь другого мнения.

— А ты как думаешь? — спросила она, искоса посмотрев на него.

Джослин отрезал ломоть хлеба и обмакнул его в блюдо.

— Вы же знаете, как обстоят у меня дела со сводными братьями, — тихо проговорил он, не забывая о том, что слуга может его услышать. — Я внебрачный сын, а наследник — Рагнар, и он напоминает мне об этом при каждом удобном случае. Есть вещи, от которых он никогда не устает. — Джослин прожевал хлеб и проглотил его, при этом лицо его стало мрачным. — А Иво ведет себя, как овца: всюду следует за Рагнаром, куда бы тот не пошел. Слава богу, я не пробуду здесь больше недели.

— Но ты ведь только что приехал! — запротестовала Мод.

— Я совсем забыл, — грустно промолвил он. — Прямо на пороге я вспомнил, что у меня дела, которые надо выполнить. Я и так уже опаздываю.

Линнет де Монсоррель смотрела на паутину, висевшую под дубовой крышей. Огромный паук высасывал жизнь из мухи, судорожно бившейся в его железных объятиях. Джайлс, впиваясь пальцами в бедра Линнет, в очередной раз насиловал ее, стараясь удовлетворить свое желание. Она не чувствовала ничего, кроме запаха пота, тяжести и боли. Взвыв, он нанес очередной удар, и его тело содрогнулось в агонии. Расслабившись, он грузно повалился на нее. Она почувствовала, как его язык скользит по плечу, слизывая кровь, почувствовала, как дрожит его плоть.

Линнет неподвижно лежала под мужем, зная, что ей все равно не под силу сбросить его с себя. Она вновь посмотрела на паутину — несчастная муха больше не сопротивлялась. И Линнет тоже ничего не оставалось, как поддаться похоти Джайлса, став его жертвой.

Оставив женское плечо в покое, он начал двигаться ниже, нащупывая языком ее грудь, словно ребенок. Под тяжестью его тела она глубоко погрузилась в постель. Он стал жадно сосать ее грудь. У Линнет появилась тупая боль в ребрах, и в глазах зарябило.

— Прошу вас! — задыхаясь, простонала она. — Не надо, вы раздавите меня.

Он опомнился и, подняв голову, посмотрел на нее с укором.

— Видит Бог, ты только и умеешь, что жаловаться.