Розалинда Лейкер - Танцы с королями

— Я помню, что ты отвернулась и перестала смотреть в мою сторону.

— Да, тогда я очень боялась выдать себя даже взглядом.

Рука Сюзанны замерла на мгновение в воздухе, поблескивая перстнями, нанизанными на пальцы, а затем опустилась на обтянутое шелком колено. Где-то за деревьями музыканты играли мелодию Люлли, сочиненную специально для ночных прогулок по каналу. В воздухе звучала нежная, романтическая музыка. Грустно вздохнув, Сюзанна заговорила вновь.

— Разве не странно, что одна и та же причина заставляет нас заботиться о Жаке? И ты, и я знаем, что он — замечательный друг. Для тебя он еще и товарищ по оружию, и закадычный приятель. Вам вместе приходилось бывать в страшных переделках. Он рассказывал, как однажды ты чуть не погиб, спасая ему жизнь…

— Да, дрались мы неплохо.

Сюзанна, заметив, что ее усыпанная блестками маска лежала под ногами, там, куда ее бросил Огюстен, наклонилась и подняла ее. На мраморном основании скамейки запрыгали миниатюрные зеленоватые блики, отражавшиеся от маски, которую Сюзанна стала рассеянно крутить в руках.

— Жак — самый добрый и великодушный человек из всех, кого я знала, — продолжала она. Теперь ее голос окреп и звучал уверенно. — Он стал мне опорой и утешением в то время, когда я нуждалась в этом больше всего, и ни в коем случае я не хочу причинить ему боль. Да и ты, как бы ни любил меня, наверное, не захочешь этого, когда поймешь, в каком положении оказались мы все…

— Этого я не могу обещать.

Он заметил, как Сюзанна, словно испугавшись, закусила нижнюю губу. Тем не менее она сделала отважную попытку скрыть от Огюстена свои сомнения и страхи.

— Мы должны вести себя так, будто ничего не случилось. Не должны ни единым взглядом, ни жестом показывать, что позволили безрассудным чувствам взять над нами верх. Пусть Жак навсегда останется в неведении. Я готова на все, чтобы сохранить его душевный покой. — Сюзанна встала со скамейки, собравшись уходить. Огюстен хотел было последовать за ней, но она повелительным жестом руки удержала его. — Мне лучше пойти без тебя. Сейчас сюда причалит королевская гондола, и я хочу встретить Жака одна.

Он позволил ей уйти, но не раньше, чем они опять обменялись жаркими поцелуями. И в тот момент, когда они стояли, сжав друг друга в объятиях, в небе раздался громкий треск фейерверка и любовную пару залил его серебристый свет.

Вскоре после этого Сюзанна уехала к детям в Орлеан. Вообще-то, наличие детей не являлось помехой для женщин, вращавшихся в высшем свете: дамы не появлялись при дворе ровно столько времени, сколько требовали роды. Перенеся это опасное испытание, женщины оставляли своих отпрысков на попечение нянь и гувернанток в загородном поместье и вновь бросались в водоворот развлечений. Однако Сюзанна поступила иначе. С самого начала она решила, что всегда, когда позволят обстоятельства, будет находиться рядом с детьми, и поэтому Фреснеи поочередно жили то в Париже, то в Орлеане — в зависимости от времени года. Летом города становились опасными, ибо жаркая погода могла быть причиной вспышек лихорадки и других заразных болезней.

Когда же она возвратилась на зимний сезон вместе с Жан-Полем и Катрин, все ее чувства были уже спрятаны глубоко и она научилась владеть ими. Верная обещанию, Сюзанна вела себя так же, как и прежде. Поскольку Огюстену и раньше всегда приходилось бывать в парижском доме супругов Фресней, когда там устраивались приемы, то Сюзанна решила, что так должно продолжаться и впредь. Огюстен иногда ловил на себе ее взгляд, когда Сюзанне казалось, что этого никто не замечает, или смотрел на отражение ее лица в зеркале. Все говорило о том, что ничего не изменилось. Как только Жак снова отправился на войну с Голландией, она тут же уехала в сельское имение, словно желая наверняка избежать соблазна. Задав своей жизни определенный ритм, она ни за что на свете не хотела нарушать его.

В 1678 году Франция заключила, наконец, мир с Голландией. В декабре того же года Жанна собирала хворост в лесу, когда неподалеку проскакали всадники, с гиканьем и улюлюканьем преследовавшие лису. Казалось, сам господь Бог внял ее молитвам. Так подумала крестьянка, увидев Огюстена, который мчался вслед за королем. Доказательством того, что он заслужил еще большее расположение короля, был его наряд — светло-голубой камзол с серебряными и золотыми галунами. Жанна знала, что разрешение носить такие камзолы давалось королем в виде награды и, помимо права участия в королевской охоте, давало и некоторые другие существенные привилегии.

Вечером того же дня, после того, как Тео ушел в трактир, а Маргарита с унылым видом сидела за столом, с раздражением бросив одну из книг, подаренных Мари Принтемпс, Жанна решила, что настало подходящее время раскрыть секрет, который она так долго хранила. Отложив в сторону штопку, она пересела со стула, стоявшего у очага, на скамейку и, положив перед собой на стол изможденные, узловатые руки, пристально взглянула в глаза дочери. Она испытала при этом некоторые внутренние колебания. Хотя ей уже давно не терпелось поверить тайну Маргарите, нельзя было угадать, как отреагирует на ее рассказ девочка, вступившая не в самую спокойную пору отрочества. И все же более подходящий момент трудно было найти. Как всегда, когда она волновалась, нервы Жанны натянулись, а голос повысился почти до писка.

— Маргарита, я должна кое-что тебе рассказать. Долгое время это оставалось тайной. Трудно представить, но все началось с того дня, когда ты родилась…

Вскоре Жанна так увлеклась, что нервозность, испытываемая ею, сменилась радостью. Сама того не сознавая, она стала рассказывать столь же увлекательно, как когда-то описывала Версальский дворец и его обитателей. В прошлом эти истории зачаровывали Маргариту, как зачаровывает сказка или фантазия. Казалось, в словах Жанны заключалась какая-то чудодейственная магия, и она постепенно окутывала ею слушателя, словно ткала некое романтическое полотно из того, что первоначально возникло, как пустопорожнее, пьяное зубоскальство. Ее лицо светилось вдохновением, а глаза — тем необычным блеском, который наверняка привел бы Тео в ярость. Маргарита же никогда не испытывала никаких страхов, если видела мать в таком необычном состоянии. Не было причин пугаться и сейчас, тем более, что отец отсутствовал, и она могла спокойными и ласковыми увещеваниями воздействовать на Жанну и вернуть ее к действительности. Жанна всегда откликалась на слова дочери. Маргарита увлеклась рассказом матери и витала в мире прекрасных грез. Правда, сначала на короткое время ею овладело чувство возмущения: ведь ее судьбу определили без ее ведома еще задолго до того, как она выросла! Но затем романтический образ прекрасного юноши, который дал ей имя и заявил на нее свои права в тот момент, когда она появилась на свет из материнской утробы, покорил воображение Маргариты, и ее гнев рассеялся. Соблазн был слишком велик, чтобы она могла ему противостоять.