Кейт Эмерсон - Отказать королю

— Расскажи мне одну из твоих историй, Тэмсин, — велел он мне, когда мы уселись на каменную скамью в самом центре лабиринта. — Мне хочется услышать что-нибудь такое, что меня немного развеселит.

Я с удовольствием выполнила это приказание. Мне льстила моя нынешняя близость с королем, хотя мы почти никогда не оставались наедине. Всегда рядом находился кто-то из придворных — так полагалось по этикету. Но за долгие годы приближенные короля научились держаться на заднем плане, если его величество жаждал уединения, приватного разговора или тайной встречи, а я скоро научилась не обращать внимания на их присутствие.

Король Генрих был остроумным собеседником и галантным кавалером. Однажды он, аккомпанируя себе на лютне, спел мне песню собственного сочинения. Голос у него был очень приятный и проникал мне в душу. Он любил сажать меня к себе на колени и временами срывал поцелуй с моих губ, но никогда не понуждал к чему-то большему. Одним словом, нас влекло друг к другу и только. Во всяком случае — пока…

Я быстро убедила себя, что принимаю ухаживания его величества лишь для того, чтобы вовремя — без риска показаться слишком дерзкой — завести речь о бедственном положении принцессы Марии. Не мне было указывать королю на ошибочность его решения относительно места Марии в порядке престолонаследования, но почему бы не попытаться сделать хоть что-то, чтобы облегчить жизнь принцессы?

Однажды король пригласил меня в свою библиотеку — небольшую уютную комнату с высоким потолком, ярко освещенную и полную книг. Он опять завел речь о Боккаччо и еще о ком-то, кого звали Ариосто [135] Лудовико Ариосто (1474–1533) — итальянский поэт и драматург эпохи Возрождения. Автор знаменитой поэмы «Неистовый Роланд», в которой воспевались, в том числе, подвиги рыцарей Круглого стола, и комедии положений фривольного содержания. . Смеясь, его величество протянул мне какую-то книгу.

— Я не могу ее прочитать, — запротестовала я. Она написана не на английском языке, а я не знаю ни латыни, ни итальянского, ни других языков, кроме родного.

Ухмылка короля стала еще шире:

— Читать не обязательно. Посмотри на картинки.

Подозревая подвох, я принялась осторожно переворачивать страницы, пока не дошла до первой иллюстрации — и тут же захлопнула книгу. Щеки мои горели.

— Эти люди совсем голые… На них ничего не надето, — прошептала я, потрясенная до глубины души.

Король покатывался со смеху.

Не знаю, куда завел бы нас этот вольный разговор, но нас прервал доктор Баттс, который только что вернулся в Вудсток. Оказывается, большую часть сентября он провел у постели старшей дочери короля.

Я хотела уйти, но король сделал мне знак остаться. Я опустилась на скамейку, заваленную подушками, на которой сидела до этого.

— Ну что? — нетерпеливо спросил король, едва доктор Баттс выпрямился после поклона. — Как себя чувствует леди Мария? Вновь жалуется на всякие хвори?

— Ваше величество, ваша дочь действительно была опасно больна.

Я издала звук, заставивший короля и доктора одновременно посмотреть на меня. Его величество нахмурился. У меня от испуга затряслись руки, и я постаралась сделаться незаметной и затаиться как мышка. Мне во что бы то ни стало нужно было остаться и услышать, что доктор Баттс расскажет о принцессе. Его величество надо мной сжалился и не выгнал меня.

— Что с ней случилось? — резко бросил он.

— Это долгая история, ваше величество. Сперва я подумал, что леди Мария, как обычно, страдает от головной боли и резей в животе перед началом ее месячных. Но оказалось, что леди Шелтон, управляющая в Хэтфилде, вызвала аптекаря, некоего мистера Майкла, дабы он облегчил страдания леди Марии. Аптекарь, действуя из лучших побуждений, дал ей пилюли, собственноручно им изготовленные, и пилюли эти леди Марии совсем не подошли. Ей стало от них только хуже.

« Это яд! » — подумала я и истово принялась перебирать четки, которые принцесса подарила мне много лет назад.

— Я казню этого негодяя! Голову ему оторву! — вскричал король. Уперев руки в бока и расставив ноги, он возвышался над лекарем, заметно уступавшим ему в росте, словно готовился обрушиться на беднягу.

— Нет, нет, ваше величество, — доктор Баттс замахал руками и отступил на шаг. — Особого вреда это снадобье не принесло, и леди Мария сейчас пошла на поправку. Но она действительно была очень больна. Осмелюсь сообщить вашему величеству, что ее телесные мучения усугубляет владеющая ею печаль. Если бы она не страдала духовно, то выздоровела бы гораздо скорее и ей вообще не понадобились бы никакие лекарства.

Король повернулся к доктору Баттсу спиной, быстро пересек маленькую комнатку и уставился в окно. Когда он прошел мимо меня, я увидела, что лоб его прорезали глубокие морщины. Он очень тревожился за дочь, хотя и не подавал вида. И он не знал, что делать со строптивицей, которую в глубине души продолжал любить.

После долгого молчания, в течение которого король разглядывал невидящим взглядом сад под окном, он произнес:

— Что вы имеете в виду, говоря, что леди Мария «страдает духовно»? От чего она страдает?

— Могу ли я говорить откровенно, ваше величество?

— Извольте.

— Леди Мария поправилась бы в три раза быстрее, если бы не находилась в Хэтфилде безвыездно, как в заключении.

Король глубоко вздохнул, но так и не обернулся.

— Очень жаль, — медленно и с расстановкой произнес он, — что моя дочь не желает внять доводам разума и отбросить свое упрямство. Она не дает мне возможности устроить для нее такую жизнь, которая приличествует ей по праву рождения.

Доктор Баттс искоса взглянул на меня. Наши взгляды встретились всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы мы поняли друг друга. Но я не отважилась прямо сейчас обратиться к королю. Врачу же Генрих дал разрешение говорить без стеснения, и лекарь произнес:

— Отправьте ее к матери, ваше величество.

Я затаила дыхание. Не зашел ли доктор Баттс слишком далеко? Хотя, если король позволит своей дочери воссоединиться с матерью, Мария может добровольно отказаться от любых притязаний на трон…

В голосе короля, когда он ответил врачу, мне послышалось искреннее сожаление:

— Страдания моей дочери огорчают меня безмерно, но лишь от самой Марии зависят, сколь долго продлятся в отношении нее данные ограничения.

Признав свое поражение, доктор Баттс поклонился и вышел из библиотеки.

Терять мне уже было нечего, и я поднялась со скамьи и смело встала рядом с королем в нише окна. Я даже решилась дотронуться до его руки.

— Возможно, — тихо начала я, — лишь малого знака вашей доброты будет достаточно, чтобы все поменялось. Ваша дочь любит вас всей душой, ваше величество.