Элиза Ожешко - Последняя любовь

— Совершенно согласен с вами, — немного подумав, ответил Стефан. — Я не пренебрегаю чувствами и не презираю их. Напротив, считаю, что именно семья может дать человеку истинное счастье, сравнимое только с чувством внутреннего удовлетворения от той пользы, какую приносишь обществу. И все же две причины удерживали меня до сих пор от женитьбы. Первая — моя деловая жизнь, научные занятия и труды, связанные с моей профессией, вторая причина — высокие представления о браке и о той, которую я мог бы назвать своей женою.

— Может, вы слишком требовательны, дорогой друг, — мягко промолвила пани Зет.

— Ты слишком рассудочен в вопросах, которые относятся к области чувств, — упрекнул доктор.

— Требовательным, — возразил Стефан, — должен быть каждый, кто знает себя, знает, какие условия жизни ему необходимы и на какие он, по своим склонностям и привычкам, имеет право претендовать. Что касается рассудка, то я не могу отделять его от чувства. Чувство, не управляемое разумом, по-моему, только инстинкт и недостойно власти над просвещенным человеком, этим совершенным созданием природы. Я отнюдь не отрицаю властных, сказал бы даже, магнетических влечений, какие испытывают сильные натуры к себе подобным. Однако я уверен, что такое влечение, такая бессознательная тяга может перейти в прочное и глубокое чувство лишь в том случае, если оно вызовет в другом существе столь же высокий духовный порыв, скрепленный единством мысли и взглядов, если оно встретит в другом существе родственную душу. В браке, считаю я, родство душ должно сопутствовать влечению друг к другу, ибо два существа, жаждущие прожить жизнь не бессмысленно, день за днем, а посвятить ее благородной цели, должны быть слиты всеми своими чувствами и помыслами.

— Ты отчасти прав, — ответил доктор, — но скажи, разве подобные взгляды не остужают сердце и не превращают чувство в сухую математическую форму?

— Как раз напротив. Мне не раз приходилось встречать супругов, о которых все говорили, что они любят друг друга, и которые сами разделяли эту иллюзию. Я приглядывался к ним и часто замечал в их союзе только слепой инстинкт, страсть и никогда не мог понять такой любви. Подобного рода любовь дает, вероятно, несколько мгновений упоения, но человек, пробудившийся от этого сна, оказывается в положении сбившегося с пути странника, — он не знает, где находится и куда надо идти. Прекрасный сон минул, осталась горькая действительность. В слабых натурах это вызывает метания, тоску, отчаяние и нравственно сгибает их. Натуры сильные разочаровываются и в конце концов замыкаются в себе. По-моему, о любви, как обо всем на свете, надо знать, отчего она возникла и где ее предел. Только тогда можно ручаться, что будешь счастлив.

— Этот вопрос очень важный, — отозвалась хозяйка. — Я и сама не раз с удивлением наблюдала, как часто браки, заключенные по любви, по прошествии времени превращаются в обузу для двух безразличных друг другу людей. По мнению многих, прекраснейшие мгновения любви заключены в коротком промежутке между знакомством и алтарем. В семейной жизни, в ежедневном общении, чувство как будто стынет, желанное счастье становится чем-то обыденным и тусклым, уступая место пресыщению, а порой и взаимному отчуждению. Это-то подтверждает, на мой взгляд, ошибочная пословица просвещенных людей: «Супружество — могила для любви».

— Действительно, — подхватил Стефан, — тысячи надоевших друг другу супругов, грустные картины семейного разлада подтверждают эту ложную пословицу, служат живым примером того, что брак — могила для любви. Пресыщение, взаимная неприязнь, а чаще — взаимное безразличие супругов привели к тому, что люди решили: иначе быть не может, — и для поддержания семьи, этой опоры общества, вместо «супружеской любви» стали употреблять выражение «супружеский долг». Скованные долгом пары, как волы в ярме, лениво, со скукой влекутся по жизни, и горе гордецу, который вздумает освободиться от этого ярма. Такой порядок вещей кажется естественным, он никого не удивляет, не привлекает ничьего внимания, и если между людьми, которых связывает лишь долг, разыгрывается болезненная драма охлаждения друг к другу, — она протекает тихо, незаметно, приглушенно, и ее старательно скрывают от взора посторонних. Установилось мнение, будто так и должно быть. Но от внимательного взгляда не укроется, что этот порядок вещей неестествен и надо добраться до источника зла.

— Источник зла! — воскликнул доктор. — По-моему, общего источника нет; это зависит от многих причин и обстоятельств.

— Конечно, — согласился Стефан, — тут и неправильное воспитание, и принуждение, и страсти, порой ослепляющие людей. И все же главная причина семейной драмы — отсутствие у супругов общих взглядов, общих интересов и целей. Первое горячее чувство со временем проходит, и, когда пьянящий напиток выпит, остаются пустота, скука да отчуждение. Вот тогда-то и призывают на помощь долг. Одни склоняются перед ним и молча страдают, приносят в жертву жар сердца и радость жизни, другие либо громко бунтуют и гибнут, осуждаемые всеми, либо тайком предаются страстям, обманывая людей и близкое существо. Иначе дело обстоит с теми, — продолжал, все более оживляясь, Стефан, — чье существование осмысленно, кто трудится и стремится рука об руку к общей цели. Когда время охладит первый пыл, вместо него появится чувство глубокой привязанности, скрепленное приверженностью общим идеям, просветленное воспоминаниями о минутах счастья и взаимной благодарностью за них. Любовь, изменив форму, не исчезает совсем и продолжает приносить радость. И супругам не нужно взывать к долгу, их жизнь течет спокойно среди неотделимых от нее забот и трудов. Только при этих условиях можно создать семью, которая будет служить опорой общества.

Регина молчала, опустив голову, всем существом вслушиваясь в слова говорящего. Она лишь изредка поднимала глаза, в которых светилось глубокое убеждение.

— Я совершенно согласна с паном Равицким, — отозвалась пани Зет. — А вы? — обратилась она к Регине и доктору.

— Такого рода взгляды — результат опыта и наблюдений над превратностью судьбы, — ответила Регина. — Я полностью разделяю их, и меня радует, что это сходится с вашим мнением.

Тут хозяйка с беспокойством взглянула в окно.

— Доктор, — сказала она, — пойдемте, приведем из сада девочек. Ванда сегодня слишком много гуляла, не повредит ли ей это?

— Я как раз собирался вам это сказать.

— Как себя чувствует Ванда? — спросил Стефан.

— Не хуже и не лучше, — ответила пани Зет. — Она ходит, даже бегает и смеется; ведь по натуре это прелестный ребенок, и недуг нисколько не ожесточил ее. Но все та же пугающая бледность, кашель, боли в груди. Тяжкое горе послала мне судьба, — добавила она с грустью.