Элиза Ожешко - Последняя любовь

Спустя несколько минут оба гостя покинули гостиную. Первым раскланялся неизменно стоящий на страже этикета Вевюрский, отпуская миллион комплиментов, Стефан — чуть позже. Задумчивый и, как всегда, серьезный, он сердечно пожал руку Регине, и молодая женщина почувствовала в его теплом пожатии симпатию и сочувствие.

Когда гости ушли, Ружинская села у открытых дверей балкона и, задумавшись, молча смотрела на залитый солнцем сад.

— О чем задумалась, Регина? — спросил брат.

— Ты знаешь, — ответила она, поднимая на него заблестевшие вдруг глаза, — мне очень понравился пан Равицкий. Он человек значительный и прекрасной души.

— Я не раз говорил тебе, что Стефан благороднейший человек! — пылко воскликнул Генрик. — Представляешь, как я обрадовался, встретив его сегодня в парке, и как я рад, что он произвел на тебя хорошее впечатление. То, что ты сумела оценить его с первого взгляда, говорит о твоей проницательности. В глазах большинства женщин, которых я знаю, Стефан не получил бы признания, а может, даже, — рассмеялся он, — они бы просто не обратили на него никакого внимания из-за его возраста.

— Возраста? — возразила Регина. — Какое значение имеет возраст для человека в расцвете духовных и физических сил? Как часто годы находятся в противоречии с человеческими силами, и потому возраст может интересовать только детей или тех, кто, не приобретя жизненного опыта, остался разумом ребенком и не разбирается в людях. Находясь в плену пошлого мнения о том, что годы тяготеют над людьми, они забывают, что молодой человек вследствие обстоятельств или своей натуры может быть стариком, а человек в летах — физически и душевно молодым. Для решения вопроса, насколько человек ценен, надо принимать во внимание прежде всего его умственную зрелость. В моих глазах человек, уже прошедший значительную часть своего земного пути, имеет преимущество перед тем, кто только начинает жить. О его нравственности, силе чувств говорят его дела, и годы характеризуют тем полнее, чем плодотворнее они прожиты. О таком человеке с уверенностью можно сказать, каков он, в то время как у того, кто лишь вступает в жизнь, все еще только в зародыше, и все это разовьется сообразно не только с его задатками, но и с жизненными обстоятельствами. Об этом не стоило бы говорить, — горячо и искренне продолжала Регина, — но меня удивило, что ты, так близко знающий Равицкого, упомянул о его возрасте, хотя о нем забываешь, когда глядишь на его благородную наружность.

Потом под влиянием какой-то внезапной мысли она схватила брата за руку и промолвила:

— Пожалуйста, Генрик, не рассказывай Равицкому о моем прошлом.

— Почему?

— Я не знаю, как он относится к некоторым вопросам, и не хочу, чтобы этот человек плохо обо мне думал. — И добавила с легкой грустью: — Пусть сначала узнает меня получше.

— О моя дорогая, — сказал Генрик. — Сердце Стефана — сокровищница истинно христианского всепрощения. Он хорошо знает, как часто судьба управляет человеком, как часто жизненные бури играют сердцами людей. И хотя сам Стефан в своей суровой, исполненной труда жизни не испытал бурь, а лишь исследовал могущество провидения на других людях, я твердо знаю, что бы он сказал о твоем прошлом. Но если ты не хочешь, я ничего ему не скажу.

Оставшись одна, Регина долго сидела, опершись головой о стену, положив руки на колени и вперив взор в синюю ленту Немана. Мысленно она покинула город, в котором находилась в этот час, перенеслась в свой тихий деревенский дом и представила, как не раз в сумерках или при свете камина она слушала долгие рассказы брата. Она как бы видела разных людей из этих рассказов, и Равицкий занимал среди них не последнее место.

В воображении она видела бурлящий шумный Париж и Генрика, со всем жаром юности и пылкой натуры бросившегося в пучину соблазнов. В людном, полном табачного дыма салоне французского маркиза ее брат с горящим лицом кидал на зеленый стол деньги, а когда они кончились, снял дрожащей рукой с пальца перстень, память о матери, и принес его в жертву своему азарту. Генрик проиграл все, и его охватило отчаяние. Не денег он жалел — он был богат, а время, потраченное впустую, материальные средства, которые другой бы употребил с пользой. В эти трудные минуты жизни Генрик и познакомился с Равицким. Тот отечески разумным словом предостерег юношу, готового броситься под неумолимое колесо фортуны, чтобы вернуть то, что растратил, и уговорил уехать с ним в Альпы, чистый горный воздух которых должен был смести с них пыль новоявленного Вавилона.

И Регина видела цепи гор, достигающих небес. Нависли гранитные глыбы, грозя ежеминутно обвалом; с глухим грохотом падают с вершины в бездну обломки льдов, и здесь, среди полных очарования пейзажей и грозного эха, двое людей взбираются по скалистой стене и встают на ее вершине. Это Генрик и его старший друг.

Когда усталый юноша присаживается отдохнуть, инженер, наклонившись, исследует пласты земли, раздумывает о природе почвы, скал и камней. А после, подойдя к ее брату, показывает ему под микроскопом тысячи окаменевших существ, из которых состоит земля под их ногами и остатки которых может различить только опытный глаз геолога.

Потом ей виделся корабль, плывущий по синим водам Адриатики. Стремительный ветер со стоном и треском рвет паруса, морские волны вздымаются в чудовищные валы, небо разрезают сверкающие без перерыва молнии, грохочет гром. На корабле — паника и стоны отчаяния. Только двое людей осмеливаются, не бледнея, смотреть в лицо разбушевавшейся стихии. И снова это ее брат и его товарищ. Генрик не страшится бури, — он отважен, и ему придает силы бесстрашие его друга. Но в минуту смертельной опасности мысль Генрика летит к родной стороне, к могилам родителей, к сестре, которую он оставил ребенком, и в глазах его блестят слезы прощания и сожаления, что он никогда больше их не увидит. Глаза другого мужчины сухи, они пылают огнем, позаимствованным у блеска молний. Его лицо торжественно-спокойно перед схваткой со стихией. «Генрик, — говорит он, — почему у тебя слезы на глазах? Ведь ты же человек! Разбушевавшимся стихиям не поглотить тебя, до последней минуты жизни ты повелеваешь ими, ибо они бессмысленны, а человек — сосуд мысли; они грозят, а ты не бойся; буря сгинет, а твой дух, слитый с духом всего человечества, никогда не исчезнет!»

И Регина в своем воображении видела возвращение брата и Равицкого в Париж. Равицкий привез с собой написанный им во время путешествия замечательный труд, который делает ему честь как инженеру и геологу. Ученые окружают его почтением и признают собратом по духу, знаниям и заслугам; перед ним открылись врата к вершинам науки, ему была предложена в Париже профессорская кафедра. А он, вместо того чтобы стремиться к славе, искать удачи в чужих краях, уносится мыслью далеко от великолепной столицы к родному краю, где родился, и отказывается от славы.