Джейд Ли - Непокорная тигрица

Тем временем Цзин-Ли наконец отдышался и на этот раз в самом деле бухнулся лицом в грязь.

— Господин Тау! Господин Тау, вы поступаете неразумно! — пробормотал он.

«Вся моя мудрость покинула меня, — подумал палач, — и я не могу понять почему». Он почувствовал, что меч выскальзывает из рук, но при этом не сомневался, что независимо от его желания этот меч вот-вот свершит свое дело. Чжи-Ган напрягся всем телом, намереваясь убить жертву одним мощным ударом. Одновременно он ощутил, как к горлу подкатывается тошнота, но сумел с ней справиться. В какой-то момент он встретился глазами со своей пленницей. Он стоял очень близко от нее и хорошо разглядел ее глаза — круглые, светло-карие, красные от слез. Ручейки слез, стекавших по ее грязному лицу, оставили на щеках светлые влажные полоски. Теперь он увидел, что у нее была бледно-молочная кожа, увидел ее шершавые, распухшие и потрескавшиеся от солнца губы. Она искусала их так сильно, что кровь струилась по ее белым зубам. Она выглядела просто ужасно, и все же, несмотря на это, Чжи-Ган понимал, что эта женщина красива. В ней было нечто такое, что воспламеняло его тело, заставляя кровь бурлить в жилах, и оттого палач злился еще больше.

— Я проклинаю тебя, — прошипела она по-китайски. — Я проклинаю тебя, и теперь ты всегда будешь чувствовать на своих губах вкус слез всех женщин земли, будешь чувствовать боль их сломанных ног и вкус крови всех тех, кого лишил девственности. Я проклинаю тебя. Из всех мужчин Китая именно ты отныне и всегда будешь чувствовать ту боль и страдания, которые причинил мне, — сказала она, сплюнув кровавую слюну прямо на его ноги. Потом она гордо выпрямила шею, ожидая удара занесенного над ней меча.

Охранники, все как один, в ужасе отшатнулись от нее. Они панически боялись проклятий, а проклятия умирающей женщины были особенно страшны. Никто из них не хотел разделить участь человека, которого она проклинает.

— Так тому и быть, — согласился Чжи-Ган, принимая наказание. Потом он размахнулся и со всей силой ударил мечом.

Но и он не достиг своей цели. Несмотря на то что Цзин-Ли был ниже его ростом, он обладал большей подвижностью, чем Чжи-Ган. У Цзин-Ли было слишком мало времени, чтобы подняться с колен и предотвратить удар, и все же ему удалось крепко схватиться за меч руками. Отчаяние придало слуге дополнительную силу. Некоторое время они стояли друг против друга, крепко вцепившись в меч и пытаясь вырвать непривычное для них обоих оружие. В конце концов Цзин-Ли победил в этой схватке. Он с силой швырнул меч на землю. Смертоносная сталь ударилась о бамбуковое кресло и угрожающе зазвенела.

— Вы не можете принять на себя такое проклятие! — закричал Цзин-Ли. — Этим вы убьете всех нас! — Он посмотрел на охранников, как бы призывая их поддержать его. — Посадите женщину в нашу лодку и прикажите заковать ее в цепи. Я сам ее убью.

Все было исполнено с невероятной быстротой. Женщину увели, меч вложили в ножны и убрали с глаз долой. Даже кресло исчезло. Его тоже унесли заботливые и преданные слуги. Остались только Чжи-Ган и Цзин-Ли. Они продолжали стоять, сверля друг друга глазами.

— Ты совсем утратил разум? — хрипло произнес Цзин-Ли. Он был так разъярен, что с трудом дышал.

И тут Чжи-Ган совершил очередное безрассудство. Грязно выругавшись, он швырнул друга на землю. В гневе Чжи-Ган обретал невероятную силу. Потом он подошел к повергнутому Цзин-Ли и низко склонился над ним, так что его разгоряченное дыхание обжигало тому губы и шею. Ему нечего было сказать другу, и это злило его еще больше.

— Ты не прикоснешься к ней! — злобно прошипел Чжи-Ган. — Я убью ее собственными руками. Я выдавлю всю кровь из тела этой женщины и съем ее сердце, — охрипшим голосом произнес он и еще ниже опустил голову. Теперь его лоб почти касался лба Цзин-Ли, на который налипли комья грязи. — Если ты снова посмеешь вмешаться, то именно тебя закуют в цепи и доставят в качестве особого подарка вдовствующей императрице, — выдохнул он. — В словах палача звучала неподдельная угроза.

Он немного помедлил, давая Цзин-Ли время на размышление. Его друг должен крепко-накрепко запомнить эти слова. Потом Чжи-Ган снова выругался, быстро развернулся и двинулся вперед, гордо выпрямив спину. Он шел, с силой впечатывая шаги в каменистую почву. До боли сжав кулаки и сощурив глаза, он мысленно молился, чтобы не споткнуться.

И дело тут было не только в том, что из-за слабого зрения весь окружающий мир представал перед ним размытым и туманным. Ему казалось, что его душа покрыта липкой и мерзкой чернотой. Она окутала все его мысли, отравила его ум. Из-за этого он постоянно пребывал в дурном расположении духа. Разве может человек ясно мыслить, когда его разум затуманен злостью? Находясь под ее пагубным влиянием, он хотел убить женщину просто потому, что она — белая, просто потому, что она оказалась на берегу Великого канала, куда белым запрещено приходить. К тому же она напомнила ему другую женщину — ту, которая отчаянно молила о пощаде, но все равно не смогла спасти свою жизнь. Почему же он должен проявлять жалость к незнакомке, если его сестре было в этом отказано?

Чжи-Ган резко остановился, закрыл глаза и попытался успокоить свою кви. Ведь он — императорский палач, и сам Сын Небес поручил ему искоренить то ужасное зло, которое угрожает Китаю. Как же он сможет очистить Китай, если ему не под силу очистить собственную душу? И что он собирается делать с этой белой женщиной, которая оказалась там, где белым запрещено появляться?

Все эти многочисленные вопросы роились в голове палача, отвлекая его от главного и отравляя душу. Однако, несмотря на то что тревожные мысли не давали ему покоя, в глубине души он понимал, что все это совершенная ерунда. Самый важный вопрос Чжи-Ган решился задать себе только напоследок, ибо все, о чем он думал, было лишь прикрытием, попыткой заглушить то странное волнение, которое он теперь постоянно испытывал.

Он прикоснулся к ее кви и понял, что она изменит его жизнь. Она изменит в нем все, не оставив камня на камне от его прежнего мира. И в первую очередь основательным переменам подвергнется его душа. Подумать только — белая женщина изменит его жизнь!

Нет. Нет! Тысячу раз нет! Он просто не даст ей этого сделать. Он убьет ее и ничего не произойдет. В этом он был абсолютно уверен.

4 января 1876 г.

Дорогой мистер Томпсон,

С глубоким прискорбием извещаю Вас о том, что Ваша жена и Ваша дочь умерли при родах. Не имея на этот счет распоряжений от родственников, мы вынуждены были похоронить их на кладбище при нашей миссии, совершив над их телами все необходимые христианские обряды.

Однако мне известно о том, что у Вас есть еще одна девочка. Ее зовут Анна. Во время родов она находилась в доме женщины, которая живет по соседству с нашей миссией. Я знаю, что любая богопослушная женщина прежде всего хочет иметь свой дом, однако Ваша жена выразила опасение насчет того, как сложится дальнейшая судьба Анны. Дело в том, что эта женщина-соседка уже имеет четверых детей. Если Вы захотите отдать дополнительные распоряжения христианского характера, то в нашей миссии всегда готовы прийти Вам на помощь.