Алексей Пазухин - Самозванка (дореволюционная орфография)

Настя очнулась.

– Охъ, сколько грѣха съ деньгами-то! – проговорила она.

– Много, Настя!… Да, вѣдь, и радостей съ ними много…

– Много!…

– Ну, и возьмемъ, и возьмемъ… Забываешь все, Настя?

– Забываю…

– Такъ твоя теперь я, навѣки твоя!… Чуть грѣха не надѣлала, страшнаго грѣха, да за то теперь покойна… Поцѣлуй меня, голубка моя, и прости, не помни мнѣ лиха, – безъ ума, безъ разума дѣло дѣлала, голову потеряла…

Долго еще сидѣла Анна Игнатьевна у Насти и ушла, пріобрѣтя себѣ во вчерашнемъ врагѣ крѣпкаго, умнаго и надежнаго друга…

Ольга Осиповна замѣтила пропажу денегъ.

Деньги у нея были не считаны; она никогда не знала, сколько у нея дома кредитныхъ билетовъ, бумагъ, купоновъ и звонкой монеты, какъ не знала хорошенько и вообще своихъ капиталовъ; но произведенный Вѣрою безпорядокъ не ускользнулъ отъ вниманія старухи, и она задумалась, встревожилась.

Кража была, несомнѣнно, дома, но кто совершилъ ее?

На испытанную прислугу думать было рѣшительно невозможно, – кто же ходилъ за деньгами, кто укралъ ихъ?…

Старуха вспомнила, что сквозь сонъ слышала чьи-то шаги и, словно-бы, видѣла Васю…

He онъ-ли?

Старуха похолодѣла отъ этой страшной мысли.

Неужели ея внучекъ воръ ?…

Воръ!… Вора она такъ полюбила, къ вору такъ привязалась!… вору, негодяю, оставитъ она добро свое!…

А больше некому украсть, рѣшительно, некому… Да и видѣла Ольга Осиповна сквозь сонъ внука, несомнѣнно, видѣла.

Мудренаго нѣтъ, что и воришка онъ. Гдѣ онъ воспитывался? Какъ?… Шалая, до юныхъ лѣтъ, „отчаянная“ матушка его только, чай, франтила, гуляла, а о сынѣ и не думала; ну, и росъ онъ на свободѣ, безъ призора, съ дурными товарищами…

Тихонькій онъ, робкій, нѣжный, какъ красная дѣвица; да, вѣдь, не даромъ говорится что… въ тихомъ омутѣ черти водятся!…

При бабушкѣ онъ такой, а безъ нея можетъ и куритъ, и на билліардѣ играетъ, и всякими „художествами“ занимается?

Видала на своемъ вѣку Ольга Осиповна такихъ дѣтокъ купеческихъ, знавала…

Надо мамашеньку его допросить первымъ долгомъ.

Ольга Осиповна позвала дочь, заперлась съ нею въ своей горницѣ и разсказала о пропажѣ денегъ.

– И вы на Васю думаете? – съ притворнымъ негодованіемъ спросила Анна Игнатьевна.

– He на кого больше…

– Грѣхъ вамъ, маменька!…

– Всегда, голубушка, тотъ, у кого украдутъ, больше грѣшитъ, чѣмъ самъ воръ!… Воръ укралъ, одного обидѣлъ, а обокраденный на сто человѣкъ поклепъ дѣлаетъ!… Можетъ и грѣхъ, а только думать мнѣ больше не на кого…

– У васъ прислуга есть…

– Какая?… Которая во дворѣ, та не могла попасть въ горницы, а которая въ горницахъ, ту я знаю… Несчитанныя деньги лежали не запертыми; ключи у прислуги-то бывали пo цѣлымъ недѣлямъ, когда я хворая лежала…

– Можетъ и крали тогда! – замѣтила Анна Игнатьевна…

– Сроду не бывало!…

– А Вася такой ли, чтобъ воровать, маменька?… Похожъ-ли на вора?…

– Много ты знаешь!… Чай, своими нарядами занималась, а не воспитаніемъ его…

– Много пропало денегъ? – спросила Анна Игнатьевна.

– Почемъ я знаю?… He считано у меня… Очень много не могло быть…

– Такъ не лучше ли втунѣ все оставить?… Скандалъ пойдетъ, слѣдствіе…

– Слѣдствія я не желаю! Боже, сохрани отъ этого!… И денегъ мнѣ не жаль, а важно знать правду! – пойми это… Что если онъ, Вася, укралъ-то?… Что будетъ?… Кому я добро свое отдамъ?… Допросить его надо.

– Я допрошу…

– А не скажетъ если?

Анна Игнатьевна пожала плечами.

– Лучше я сама, – проговорила старуха.

– Вамъ почему-же скажетъ?

– Попугаю… Можно и посѣчь…

– Посѣчь?!.

– А что-же такое?… Отъ розги не умретъ, розга костей не поломаетъ, а правду узнаетъ…

– А если онъ не виноватъ?…

– Говорю тебѣ, что больше некому!… Онъ взялъ, онъ!… Признается, скажетъ, куда дѣвалъ деньги, всѣ продѣлки свои скажетъ; такъ, можетъ, еще исправить можно, человѣкомъ сдѣлать… Отдадимъ въ люди, въ хорошія руки отдадимъ и, можетъ, наставятъ на путь истинный, а такъ бросить, такъ гибель ему вѣрная… Позови его сюда, вмѣстѣ и допросимъ…

– А если не скажетъ?

– Подъ розгами скажетъ.

– Жестоко это…

Старуха разсердилась.

– Будетъ врать-то! – крикнула она. – Это у васъ у новомодныхъ все жестоко да жестоко, a пo нашему ничего… Насъ драли… Братьевъ, бывало, отецъ до полусмерти дралъ и меня не щадилъ, равно какъ и покойница маменька… Это по вашему, по модному не годится-то… Ступай что ли, а то я и безъ тебя обойдусь, – людей позову… Тебѣ же будетъ хуже, коли весь дворъ узнаетъ…

Анна Игнатьевна пришла въ отчаяніе.

Что было ей дѣлать?…

He послушаться, отказать матери; и, вѣдь, тогда суровая старуха, дѣйствительно, позоветъ прислугу и скандалъ сдѣлается достояніемъ улицы.

He послушаться совсѣмъ, не дать „сына“ на истязаніе?

Но тогда старуха прогонитъ их обоихъ и все кончится!… разлетится, какъ дымъ, весь хитро придуманный планъ… Надо послушаться…

Аннѣ Игнатьевнѣ нисколько не жаль дочку, нисколько! – пусть истязаетъ ее старуха, но, вѣдь, Вѣра все разскажетъ и опять-таки гибель неизбѣжна…

Анна Игнатьевна стояла у дверей, схватившись за ручку.

– Что же ты? – обратилась къ ней старуха. – Дразнишь меня что-ли?

Вдругъ счастливая мысль разомъ осѣнила Анну Игнатьевну, какъ это иногда бываетъ съ человѣкомъ въ самомъ затруднительномъ, безысходномъ положеніи.

Анна Игнатьевна вернулась къ матери и упала передъ нею на колѣни.

– Что ты? – удивилась старуха. – Чего тебѣ?… Дура, коли сына въ такомъ дѣлѣ защищаешь!… Я, можетъ, люблю его больше, чѣмъ ты и добра ему желаю, спасти его хочу…

– Онъ не виноватъ, маменька, не виноватъ!…

– Какъ?…

– He виноватъ… Это я его послала, я ему приказала… Для меня онъ у васъ деньги бралъ!…

– Ты приказала?… Для тебя бралъ?…

– Да, да, маменька… Простите, простите меня!…

– Да встань, безумная! разскажи въ чемъ дѣло-то, – наклонилась Ольга Осиповна къ дочери.

– He встану, пока не простите, голову себѣ объ полъ разобью!… Безъ гроша жила, великую нужду терпѣла…

– Ну?

– Ну, и дѣлала долги, брала подъ расписки, давала за рубль два, чтобы только получить, да не умереть съ сыномъ съ голоду… Вѣрили, зная, что у меня богатая мать, а проценты брали страшные… Теперь прознали, что я у васъ и явились за полученіемъ, стали грозить судомъ, расписки собрались предъявить…

– Ну?…

– Ну, и рѣшилась… Приказала Васѣ у васъ взять… Онъ плакалъ, не хотѣлъ, но я побила его, обѣщалась увезти его отъ васъ въ Ярославль, грозила новымъ голодомъ, холодомъ, ну, и согласился…

– Почему же не попросила у меня? Почему правду не сказала?…

– He смѣла…

– А сына воровать, такъ смѣла послать?

– Простите!… Васю пощадите, – не виноватъ онъ, одна я во всемъ виновата, съ меня и взыщите, какъ знаете… Что хотите сдѣлайте, я и слова не скажу, хоть подъ розги лягу!…