Анн Голон - Анжелика. Королевские празднества

Дегре объяснил:

— На менее загадочном языке это все означает, что церковный суд, осудив вашего мужа заочно, то есть без ведома обвиняемого, заранее признал его виновным и передал его дело в светский королевский суд.

— И вы полагаете, король поверит такому вздору? Все это — плод зависти архиепископа, который хотел бы властвовать над всей провинцией и верит россказням недалекого, полубезумного монаха Беше!

— Считаться стоит только с фактами, — отрезал адвокат. — Итак, очевидно, что архиепископ во всей этой истории тщательно старается остаться в тени: посмотрите, в самом акте не указано даже его имя, и тем не менее нам ясно, что именно ему мы обязаны первым судом за закрытыми дверями. Зато имеется королевский указ о взятии под стражу без суда и следствия, подписанный королем и канцлером Сегье, президентом трибунала. Сегье честный человек, но слабый. Он стоит на страже судебной системы. Указ короля для него — всё.

— Но если начнется суд, ведь все равно им придется считаться с мнением присяжных заседателей?

— Да, — поколебавшись, признал Дегре. — Но кто назначит присяжных заседателей?

— А чем, по вашему мнению, грозит моему мужу судебный процесс?

— Пыткой, сначала обычной, затем чрезвычайной, а потом — костром, мадам!

Анжелика побелела, к горлу подступила тошнота.

— Но все же, — повторила она — они не смогут осудить дворянина столь знатного рода, основываясь только на глупых россказнях!

— Они их используют только как повод. Хотите знать мое мнение, мадам? Архиепископ Тулузский вовсе не собирался предавать вашего мужа светскому суду. Несомненно, он рассчитывал, что церковного суда окажется достаточно, чтобы смирить гордость графа и сделать его покорным Церкви. Но его преосвященство, затеяв интригу, сам того не ожидая, завел дело слишком далеко. Знаете почему?

— Нет.

— Потому что есть кое-что еще, — произнес Франсуа Дегре, поднимая палец. — Очевидно, у вашего мужа были завистники и множество врагов, которые поклялись его уничтожить. А интрига архиепископа пришлась им как нельзя кстати. Прежде врагам потихоньку подсыпали яд. Теперь в моду вошел другой, законный способ избавляться от них: обвинение, суд, приговор. И совесть спокойна. Если состоится слушание дела вашего мужа, поводом для обвинения послужит колдовство, но настоящего мотива мы не узнаем никогда.

Перед Анжеликой вновь мелькнуло видение ларца с ядом. Сказать ли о нем Дегре? Она колебалась. Если сказать, то, возможно, это вызовет необоснованные подозрения, еще больше запутает и без того неясные следы.

Анжелика робко спросила:

— А что за мотив, который вы подозреваете?

— У меня нет ни малейшей идеи. Все, о чем я могу вам сообщить, — то, что, едва сунув нос в это дело, я испугался, поняв, какие высокопоставленные лица замешаны в нем. Короче говоря, я повторю вам то, о чем говорил накануне: след ведет к королю. Если он подписал приказ об аресте, значит, он арест одобрил.

— Подумать только, — прошептала Анжелика, — когда он просил Жоффрея спеть для него и говорил ему самые любезные слова, он уже знал, что его арестуют!

— Вполне возможно. Наш король прошел хорошую школу лицемерия. Как бы то ни было, лишь он один может отменить приказ о тайном аресте. Власти Телье, а тем более Сегье, или других им подобных судейских здесь явно недостаточно. А пока король не приехал, нужно пробовать обратиться к королеве-матери, она имеет большое влияние на сына, или к его исповеднику-иезуиту, или даже к кардиналу.

— Я встречалась с Великой Мадемуазель, — сказала Анжелика. — Она обещала разузнать что-нибудь и сообщить мне. Но она также предупредила меня, что не стоит особо надеяться на новости до торжественного въезда… короля… в Париж…

Анжелика с трудом закончила фразу. С той минуты как адвокат упомянул о костре, она боролась с недомоганием. На висках у нее выступил пот, она боялась, что с ней случится обморок. Она услышала, как Дегре согласился со сказанным:

— Я разделяю ее мнение. До торжественного прибытия короля лучше ничего не предпринимать. Самое правильное для вас сейчас — набраться терпения и ждать. А я попытаюсь продолжить расследование.

Словно в тумане, Анжелика встала и протянула руки вперед. Ее холодная щека коснулась грубой ткани сутаны.

— Стало быть вы не отказываетесь его защищать?

После секундного молчания молодой человек ворчливо произнес:

— В конце концов, я никогда не боялся за свою шкуру. Я десятки раз рисковал ею в глупых трактирных драках. Так почему бы не рискнуть еще разок, когда причина для риска достойная. Но только вам придется дать мне денег, а то у меня их не больше, чем у нищего, а старьевщик, у которого я беру костюмы, — настоящий вор.

Решительная речь адвоката ободрила Анжелику. Молодой человек оказался куда серьезнее, чем показался поначалу. Под грубыми и несколько бесцеремонными манерами скрывалось глубокое понимание судейского крючкотворства, и можно было ожидать, что он возьмется за работу со знанием дела.

Анжелика подозревала, что такое можно сказать далеко не обо всех молодых адвокатах, закончивших университет, которые, имея богатых отцов, только и знали, что распускать перья.

Обретя хладнокровие, она отсчитала сто ливров. Франсуа Дегре быстро распрощался и вышел, кинув напоследок загадочный взгляд на утонувшее в полумраке пропахшего краской и воском для печатей кабинета бледное лицо, на котором, словно драгоценные камни, сверкали зеленые глаза.

Анжелика, держась за перила, вернулась в свою комнату. Конечно, в ее слабости было повинно волнение предыдущей ночи. Она собиралась прилечь и поспать немного, чтобы не слышать сарказмов Ортанс. Но едва молодая женщина вошла к себе, как на нее вновь нахлынула тошнота, и она едва добежала до тазика.

«Что со мной?» — подумала Анжелика со страхом.

А вдруг Марго была права и ее действительно пытались убить? Несчастный случай с каретой… Покушение в Лувре… Может, сейчас ей подсыпали яд?

Но внезапно ее лицо просветлело, на нем заиграла улыбка.

«Как же я глупа! Я просто-напросто беременна!»

Анжелика вспомнила, что, уезжая из Тулузы, она уже догадывалась, что ждет второго ребенка. Теперь все подтвердилось, сомнений не оставалось.

«Как же будет рад Жоффрей, когда выйдет из тюрьмы!» — сказала она себе.

Открытие смягчило горечь прошлой ночи. Небо словно сжалилось над ней в ответ на ее отчаяние. Несмотря на страшные удары, жизнь продолжалась.

Ей не терпелось поделиться с кем-нибудь своей чудесной тайной, но Ортанс не преминула бы ехидно пройтись по поводу сомнительного отцовства ребенка. Зятя-прокурора, который в эту самую минуту стоял на совсем уже одеревенелых коленях перед адвокатом Талоном, новость оставила бы равнодушным.