Анн Голон - Анжелика. Королевские празднества

Ей вспомнился летний вечер, когда, вытянувшись на постели, она изнемогала от его ласк. И вдруг Жоффрей резко спросил:

— Ты мне изменишь?

— Нет, никогда. Я люблю только тебя.

— Если ты мне изменишь, я тебя убью!

«Да, пусть он меня убьет! — внезапно вскочив, подумала Анжелика. — Как хорошо будет умереть от его руки. Я люблю только его».

Облокотившись на подоконник и глядя на ночной город, она повторила: «Я люблю только тебя».

В комнате слышалось легкое дыхание ребенка. Анжелике удалось поспать всего один час, и с первыми лучами солнца она была уже на ногах. Накинув на голову платок, она на цыпочках спустилась по лестнице и вышла из дома. Молодая женщина затерялась в толпе служанок, жен ремесленников и торговцев и отправилась к собору Парижской Богоматери на утреннюю мессу.

На улицах лучи солнца позолотили поднявшийся от Сены туман, заполнивший их сказочной пеленой, но еще живы были ночные тени. Бродяги, мошенники, карманники возвращались в свои логова, а нищие, калеки и плуты расползались по углам улиц.

Их гноящиеся глаза следили за скромными женщинами, отправившимися помолиться Господу перед тем, как начать дневные труды. Ремесленники раскрывали окна лавок. Мальчишки-парикмахеры с сумками, полными пудры, и с расческами в руках, спешили заняться париками господина советника или господина прокурора.

Анжелика поднялась на сумрачные верхние галереи собора. Церковные служители, шаркая туфлями, устанавливали на алтаре чаши и кувшинчики для воды и вина, необходимые для причащения, подливали воду в кропильницы, чистили подсвечники.

Она вошла в первую попавшуюся исповедальню.

В висках у нее стучала кровь, пока она рассказывала о совершенном грехе супружеской измены. Получив отпущение, она прослушала мессу, затем заказала три службы за упокой души своей служанки Маргариты.

Выходя из собора, она чувствовала умиротворение.

Час угрызений совести миновал. Теперь ей предстояло собрать все свое мужество, чтобы бороться и вырвать Жоффрея из тюрьмы.

Она купила у маленького уличного торговца еще теплые вафельные трубочки и принялась за них, осматриваясь по сторонам. На соборной площади нарастало оживление. К следующим мессам, которые во множестве служили в соборе Парижской Богоматери, подъезжали знатные дамы в каретах.

Перед дверями больницы Отель-Дьё монахини складывали в ряд тела умерших ночью, наглухо закрытые саванами.

Телега увезет их на кладбище Невинных [216] Одно из самых старых кладбищ Парижа. В XII в. на месте старой часовни построили церковь Святых Невинных (по одной из версий, в память убитых по приказу Ирода младенцев). Со временем кладбище оказалось в пределах города, и в 1288 г. король Филипп Август приказал обнести его стеной. Несмотря на это, кладбище долгое время оставалось популярным местом различных встреч. В поздние времена там хоронили бедняков и младенцев, умерших до крещения. .

Хотя площадь собора Парижской Богоматери была огорожена невысокой стеной, она, тем не менее, сохраняла тот беспорядочный и живописный вид, который некогда сделал ее самым популярным местом в Париже.

Пекари всегда продавали здесь беднякам задешево хлеб, испеченный на прошлой неделе. Зеваки толпились перед Великим Постником [217] Великим Постником называли в народе стоящую перед собором высокую и узкую статую с книгой в одной руке и со змеей в другой. Статуя была снесена в 1748 г. — огромной гипсовой статуей, покрытой свинцом, которую парижане видели на этом самом месте испокон веков. Неизвестно, кого изображал памятник: человек, в одной руке держащий книгу, а в другой — жезл, оплетенный змеями.

Он был самым известным персонажем в Париже. Ему приписывали способность говорить в дни восстаний, выражая чувства народа, и сколько же тогда появлялось пасквилей, подписанных «Великий Постящийся Нотр-Дама»…

Сюда, на паперть собора Парижской Богоматери, веками приводили преступников в рубахе смертиков с огромной свечой в пятнадцать ливров весом [218] Около 7,4 кг. в руках, чтобы они принесли публичное покаяние в соборе Парижской Богоматери перед костром или виселицей.

Вспомнив об этих несчастных призраках, Анжелика почувствовала, как по коже пробегает озноб.

Сколько их стояло здесь, оглушенных злобными выкриками толпы, преклонивших колени под слепыми взглядами старинных статуй святых, высеченных из камня!

Она тряхнула головой, чтобы отогнать мрачные мысли, и уже собиралась возвращаться в дом прокурора, когда ее догнал священник в повседневном облачении.

— Мое почтение, мадам де Пейрак. Я как раз собирался к мэтру Фалло, чтобы поговорить с вами.

— Я в вашем распоряжении, господин аббат, но я не могу припомнить ваше имя.

— В самом деле?

Аббат одним движением снял широкополую шляпу и парик с короткими белыми волосами, и изумленная Анжелика узнала адвоката Дегре.

— Вы! Но к чему маскарад?

Молодой человек снова надел парик и проговорил вполголоса:

— Потому что вчера в Бастилии нужен был священник.

Он извлек из складок одеяния маленькую табакерку, взял понюшку, расчихался, высморкался и затем спросил:

— Как вы находите? Правдоподобно, не так ли?

— Несомненно. Я сама попалась на вашу удочку. Но… скажите, вам удалось попасть в Бастилию?

— Тс-с-с! Идемте к господину прокурору. Там мы сможем поговорить спокойно.

Дорогой Анжелика едва сдерживала нетерпение.

Узнал ли что-нибудь адвокат? Видел ли он Жоффрея?

Дегре очень степенно, тяжело шагал рядом с ней со смиренным видом достойнейшего набожного викария.

— И часто вам с вашей профессией приходится вот так переодеваться?

— С моей профессией — нет. Моя профессиональная гордость адвоката даже противится подобному маскараду. Но выживать-то надо. Когда я устаю от охоты на клиентов на ступенях Дворца правосудия, чтобы заполучить ведение дела, которое не принесет мне и трех ливров, я предлагаю свои услуги полиции. Если бы это стало известно, мне бы это навредило, но я всегда могу сделать вид, что действую в интересах своих клиентов.

— А не слишком ли рискованно переодеваться священником? — спросила Анжелика. — Ведь вас могут обвинить в святотатстве.

— Я не претендую на совершение таинств, я вызываю людей на откровенность. Мой костюм внушает доверие. Нет никого, кто кажется наивнее молоденького викария, только что покинувшего стены семинарии. Чего только ему не рассказывают. Ах! Я, конечно, не такой уж мастер. То ли дело ваш зять Фалло, который был моим соучеником в Сорбонне. Вот он далеко пойдет! Пока я играю роль аббата, семенящего рядом с прелестной девушкой, этот серьезный судья проведет все утро, стоя на коленях во Дворце правосудия и слушая судебную речь мэтра Талона на процессе о наследстве.