Осип Назарук - Роксолана: королева Востока

Кипел бой. Жестокий рукопашный бой, в котором в ход шли не только клинки, но даже зубы.

Великий жертвенный бой, от которого еще не погиб ни один народ, умевший верить и молиться. Такой народ не исчезал, а закалялся пролитой кровью и молитвой в тяжелые минуты горя и тревоги: ибо исчезают лишь те народы, которые не жертвуют и не борются насмерть в единстве и молитве.

В сумерках вечера увидела султанша, как озарились светом все венские церкви, будто огромные алтари, осветленные для Бога, который видит и подсчитывает каждую человеческую жертву.

Перед ее глазами стояли закрытые ворота церкви Св. Духа в предместьях Рогатина и момент, когда она шла под венец и услышала крик: «Алла-ха! Алла-ху!»

В свете красных факелов увидела она на стенах Вены, как ребенок, чуть постарше ее сына, метал камни в лезших по лестницам янычар.

Ее сердце дрогнуло.

Неожиданно для самой себя она схватила обеими руками узду коня, на котором восседал ее муж. Перепуганный конь Сулеймана метнулся вбок, а султанша выпала из седла. Сулейман хотел удержать ее и упал с коня.

Оба адъютанта немедленно спешились.

Султан молча встал. А Эль Хюррем, стоя на коленях на размокшей земле и бледнея, молитвенно воздела руки к мужу:

— Ты не пойдешь у гущу сражения! Тут может померкнуть твоя звезда! Еще ни один из твоих сыновей не способен усидеть на престоле и поднять меч против мятежа! — закричала она.

Заламывая руки, она слезами оросила кровавую землю.

С запада надвигалась буря. С долин Дуная и в горах дул ветер, кидаясь первыми случайными каплями дождя, падавшими на черного коня завоевателя Османов, на него самого, на двух его адъютантов, что стояли как окаменевшие, будто не видя и не слыша ничего. Дождь падал и на султаншу Эль Хюррем, что смотрелась как мученица в блеске молний в долине слез. Она и была мученицей, ибо еще большие удары ждали ее в жизни и были они многочисленнее капель в туче, которые под силу подсчитать только Богу.

Издалека было слышно, как сильнее шумела и гудела христианская крепость, Очевидно, защита города набирала силы.

Сулейман не выдал боль в вывихнутой руке.

Великий завоеватель Османов, обратившись лицом к Мекке, покорно начал молиться Богу и дал знак одному из адъютантов.

Тот начал трубить в рог.

Через минуту все трубы играли позывные ставки. Вдоль заволновавшихся, как морские волны, рядов мусульман пронесся звук труб и барабанов вместе с первыми раскатами грома.

— Неужели опять на штурм? — спросила, все еще стоя на коленях, султанша Эль Хюррем.

— Отступление, о Хюррем! — спокойно ответил господин трех частей света. Подойдя к жене, он поднял ее собственной рукой с сырой земли.

Оба шли молча и думали о своей жизни. Он думал в смирении своего духа, о воле Аллаха, который, может быть, тут, на этом месте, положил предел наказанию христиан.

А она? Раненая душа думает о своей боли.

Осажденный христианский город словно отдыхал. В нем еще яснее засияли церкви Господни и радостно, словно на Пасху, звонили все колокола. Во всем городе звучала только одна песня:

«Хвала тебе, Господи!..»

Глухая осень шла по немецкой земле, когда отходил из-под стен Вены Сулейман Великий. Его никто не преследовал. Ни один отряд немцев не покинул пределов города. Только ветер шумел в лесах над Дунаем и каждый лист сбрасывал в него как в могилу. Короткий, словно состарившийся день с серым светом шел над войском падишаха, что с верой возвращалось обратно.

Лишь тут и там гром гремел на небе и иногда фосфоресцирующая молния круто, как змей, извивалась на горизонте.

Листья же все опадали.

Всемогущий Бог словно указывал людям на то, что они смертны. Он тихо говорит осенним днем: так минут и ваши дни. И никогда вы не вернетесь на этот свет, как не вернуть на дерево те самые листья, что сгниют в земле, как не вернуть прошедшие дни.

Эти слова Господа всем сердцем чувствовал великий султан Османов. Поэтому он спокойно возвращался из похода. Его спокойствие передалось верившим в него, как это всегда бывает.

Вдоль берегов Дуная ехал Сулейман к венгерской столице. Уже показались ее башни, когда на пути султанша Эль Хюррем увидела бедный цыганский табор. Бледная луна светила на небе, а в таборе горел красный огонь.

Старое воспоминание вздрогнуло в душе султанши. Она приказала остановить свою карету, выглянула из окна и кинула горсть золотых цыганкам.

Как голодные птицы на зерно, слетелись цыганки и начали вскоре тесниться у окна кареты, чтобы предсказать будущее неизвестной госпоже.

Султанша Эль Хюррем протянула левую руку, и одна из цыганок начала говорить:

«На пути твоем стонет кедровник… С одного бока цветы и терн… С другого — крест и гроб… Как молодой месяц будет расти твоя сила, госпожа… В своей жизни дважды будешь встречать каждого, кого узрели твои ясные очи… А как время придет, на калиновом мосту увидишь перстень медный у пьяного человека, с фальшивым камнем…».

Тут цыганка поглядела в лицо незнакомой госпоже и сильно испугалась, крикнула что-то и остановилась. Как напуганные птицы, разбежались цыгане и цыганки. Та, что гадала, правой рукой закрыла глаза, а левой бросила обратно в карету золотые через окно.

Султанша Эль Хюррем страшно обеспокоилась столь неожиданным оскорблением, а еще больше — прерванным гаданием. Побледнев, она посмотрела на мужа, который спокойно сидел на коне. На молящий о помощи взгляд любимой жены он ответил жестом, и его гвардия мгновенно обступила цыганский табор.

— Что это значит? — спросил султан у одного из цыган, что приближался к нему, отвешивая низкие поклоны. Он ответил с опаской, кланяясь почти до земли:

— О высокий паша, султан Сулейман! Тут произошло чрезвычайное происшествие и гадание должно было прекратиться. Та, что предсказывала судьбу прекрасной госпоже, уже встречала ее в жизни, гадала ей, и первое предсказание уже сбылось! В этом случае нельзя гадать для человека снова и нельзя принимать ничего в дар всему табору, разве что корм для скотины…

Когда он говорил это, взволнованные цыгане и цыганки медленно приближались и неохотно клали вокруг кареты золото, полученное от султанши.

Султан не ответил ни слова, только тихо сказал что-то одному из сторонников.

Скоро цыганам выдали сечку, сено и овес для коней, а султан с женой въехали в королевский замок и остановились в нем на ночлег.

Когда они оказались на высоком дворе замка, она, взволнованная приключением, несмело сказала мужу, что, видимо, в третий раз станет матерью.

Он улыбнулся и сказал:

— Если будет сын…

— То ты дашь ему имя, — закончила она.

— А если будет дочь?

— То ее имя будет Мирмаг (Лунный Свет), — ответила она, — ибо загадка того света, о котором мне рассказывал Кассим в Стамбуле, придала мне силы под Веной не пустить тебя в бой.