Маргарет Барнс - Торжество на час

Норфолк написал что-то на листке бумаги, стыдливо отворачиваясь, сложил его и передал Джорджу.

— Леди Рочфорд когда-либо передавала вам эти слова королевы?

Лица двух герцогов, чьи дети стояли близко к трону, горели от возбуждения и нетерпения!

Анна на миг забыла о своей судьбе, она следила за рукой брата — умелого фехтовальщика. Вот он изящно развернул листок, презрительно извинился и поднес бумагу к свету.

— Извините, милорды, у герцога корявый почерк!

Он стоял и читал, а Анна пристально следила за ним. Вот дьявольская усмешка озарила его лицо. Она догадывалась о содержании записки. Вдруг незримая нить соединила их, и она прочла его мысли. Анна почувствовала, что кто-то свыше вложил меч в руки брата, чтобы он попал в цель, отомстил за зло, причиненное их семье. Ее жизнь была кончена, но за свою он мог еще побороться! Одно только слово — да или нет, сжечь записку и выйти из зала свободным.

Но Джордж принял наипочтительнейшее выражение и, делая вид, что пытается разобрать написанное, громко прочитал записку! Опешившие судьи не успели прервать его.

— Что король почти импотент? Нет, милорды, не припомню такого…

Норфолк постарался набить зал до отказа зрителями, он хотел, чтобы как можно больше народу узнало о позоре королевы и, разойдясь по домам, поведали всем о случившемся!

Теперь они могли посудачить о более интересных вещах и разнести потрясающую весть по всем тавернам Лондона, весть, за которую отдал жизнь красавец Болейн и за которую король никогда не простит надменного герцога, своего близкого родственника!

В покоях королевы было непривычно тихо. Толпу разогнали солдаты, и герольды с грохотом удалились. Теперь не нужно было сосредотачиваться, прибегать к остроумию, не нужно держаться настороже под пристальными взглядами или же балансировать на грани надежды и отчаяния.

Анна стояла у раскрытого окна с небольшим букетиком розовых маргариток в руках. В голове мелькнули воспоминания: вот она наклонилась сорвать их, когда шла через лужайку, и ее молчаливое окружение терпеливо ждало, пока она соберет их. Никто не попытался остановить ее. Возможно, они тоже подумали, что она собирает цветы в последний раз.

Люди, окружавшие Анну, или те, кто приносил еду, были похожи на призраков, их мысли и поступки больше не занимали ее. Даже две женщины, шпионившие за ней, тайком друг от друга пытались оказать ей мелкие услуги. Она была приговорена к смерти, и это сделало ее защищенной от всякой ненависти.

— Королева Екатерина умирала медленно. Но разве твое положение хуже того, что ты заставила короля сделать с ней? — тысячу раз задавала ей этот вопрос тетя, да и ее светлость тоже.

— Но Екатерина была вправе держать при себе своих друзей.

«За брата и других я с радостью перенесла бы тысячу смертей», — смело заявила тогда Анна в суде.

Как легко было сказать это на глазах у публики! Но когда предстояло умереть одной…

Она опускалась на пол, обезумевшая от страха, перед лицом неизвестной вечности… Анна неудержимо рыдала и вскрикивала, делалась слепой к чужому горю, видела только свое.

Понапрасну женщины пытались успокоить ее. Наконец, испугавшись, что она сойдет с ума, послали за Кингстоном. Анна бросилась и прильнула к нему.

— Неужели король сожжет меня? — спрашивала она дрожащими губами, наконец решаясь произнести слова, которые словно молотки стучали у нее в голове весь день.

Поскольку ему предстояло все это подготовить, он искренне надеялся, что этого не случится.

— Только не это — это не для королевы, — пролепетал он.

— Тогда меня ждет топор? — Анна потянула его теплую руку своими двумя холодными как лед, поливая ее горючими слезами. — Я слышала, что у палача иногда срывается топор…

Должна же она найти сострадание хоть где-то, никто не может идти неподготовленным. Она поднялась с достоинством, на которое только была способна. Ей стало легче, что вырвались на волю слова, которые она так долго удерживала.

— Уважаемый сэр Уильям, прошу вас, пригласите ко мне священника, я хочу, чтобы слово Господне находилось в моей часовне. — Она умоляла его, неосознанно в тяжелую минуту потянувшись к вере ее детства.

Когда выполнили ее просьбу, она часами стояла на коленях перед телом Христовым, повторяя вновь и вновь старые знакомые молитвы, время от времени вставляя в них слова, исторгнутые из глубины сердца.

— Как я хочу, чтобы Джокунда, которая была мне больше, чем мать, увидела меня сейчас!

— Если б я могла увидеть Мэри Тюдор и вымолить у нее прощение перед смертью!

— Бог милосердный, как ты выдержал распятие, помоги мне, помоги мне выдержать встречу с топором. И если это в твоей воле, не допусти, чтобы ужас этот коснулся меня!

Только сейчас Анна поняла, в чем заключался смысл ее неосознанных страхов, подчас накатывавших на нее, окутывавших мраком ее блистательные победы, заставлявших хвататься за горло в попытке снять удушье.

Когда она наконец вышла из часовни, то усадила леди Кингстон в свое кресло.

— Я хочу, чтобы вы сыграли роль принцессы Мэри, чтобы я могла публично попросить прощения, как я бы сделала, если б она была здесь, — объяснила Анна.

В полном раскаянии, не обращая внимания на то, что они подумают, Анна опустилась на колени перед женой коменданта и в слезах призналась в каждом ничтожном притеснении, которое она допустила по отношению к падчерице, в жестокости, к которой она склоняла короля.

— И я призываю тебя перед лицом Господа Бога, и ты ответишь за это на суде Божьем, чтобы ты отправилась к Ее Высочеству Мэри, встала перед ней на колени, как я встала перед тобой, и попросила прощение за все зло, которое я причинила ей. Только тогда моя совесть обретет покой.

И будто ее страстные молитвы были услышаны. Когда Анна поднялась после принесенного покаяния, она увидела Кингстона, который сообщил, что страдания ее будут облегчены.

— Франциск Валуа, — сказал он, — посылает вам из Парижа своего палача: у него секира острее, и он более опытный в такого рода делах.

Следовательно — не будет этого нелепого, грубого топора.

И Анна тут же с теплотой и благодарностью подумала о Франциске. От него пришла помощь, которую она даже представить не могла, проводя в раздумьях длинные бессонные ночи.

Но Уайетт, возможно, представил. Поскольку он часто бывал там по государственным делам, то ухитрился передать записку с другом. И Франциск, который не мог ни вмешаться, ни заставить Генриха изменить свое решение, вспомнив маскарад во дворце в Кале, Георгия и дракона, предложил Генриху цивилизованную секиру для его бойни.

Это был для Анны последний, странный подарок от Валуа.