Маргарет Барнс - Торжество на час

Гофмейстер и королевский главный врач закашляли, последний попытался что-то произнести, но он был слишком стар, неповоротлив и напыщен. Из сочувствия Джокунда опередила его.

— Это дочка, Нэн, дорогая…

Дочь.

Гордость Анны, ее безопасность разлетелись вмиг, словно хрупкое стекло. Первый раз в жизни нечто неподвластное ей повергло ее. Она знала, что это может случиться, но Генрих был так уверен!

— Кто-нибудь сообщил… королю? — медленно, с расстановкой прошептала она.

— Даже в этом случае, Ваше Величество, — попытался успокоить ее Баттс.

Но к Анне уже поднесли ее дочь. Она лежала на маленькой подушечке на такой огромной постели рядом с Анной. Молодая мать увидела перед собой комочек, завернутый в дорогие шелка и атлас, с крохотным личиком и точеными, словно восковыми, пальчиками.

Анна протянула дрожащую руку, приподняла разукрашенный чепчик и погладила нежный пушок, который обещал со временем превратиться в золотисто-рыжие кудряшки. Она, как это ни странно, вздохнула с облегчением: теперь можно опровергнуть все слухи — смотрите, у девочки тонкие мамины пальчики и огненные папины волосы.

«Дети вместе со своим приходом в мир приносят любовь», — говорила ее сестра. Но после тяжелых родов Анна не чувствовала никакой любви к ребенку.

«Неужели я чудовище, монстр?» — недоумевала она, стараясь изо всех сил, ради Джокунды, изобразить на лице радость. В эту минуту ее сердце переполняло ощущение горя и пустоты: ей суждено было все повторить сначала — тоскливые месяцы ожидания, уродливость фигуры, а в довершение — нестерпимую боль.

Вдруг все стоявшие за пологом расступились и согнулись в поклоне, словно качающееся поле пшеницы под серпом. Незначительные участники драмы рождения ребенка растворились в темных углах спальни. Полог над кроватью у нее в ногах властно раздвинули, и перед ней предстал муж. Позже Анна любила вспоминать, как он прямо посмотрел ей в глаза.

— Мне передали, что в свой трудный час вы звали меня, — сказал он, тронутый до глубины души.

Анна лежала бледная, как привидение, не в состоянии вымолвить и слово. Она сама не понимала, что заставило ее громко звать по имени единственного любимого ею человека, которого когда-то она умоляла дать ей ребенка. С той поры прошло много времени, и он существовал только в ее памяти.

— Они сообщили вам о ребенке? — это все, что она нашла возможным сказать.

Несчастный Генрих Тюдор! Столько часов бесполезного ожидания! Как он горел желанием собственноручно написать воззвание по случаю рождения принца!

Но, по крайней мере, такого рода разочарования ему приходилось испытывать не первый раз, поэтому, ради Анны, он постарался смягчить обстановку.

— Надо сказать секретарям, путь добавят «есса», — проговорил он.

Анна страшно переживала за него. Генрих пытался выглядеть спокойным и безмятежным, но в глазах его не было ни радости, ни гордости. Он, человек презирающий слабость, обогнул кровать, поднял руку Анны и поцеловал. Когда губы коснулись руки, его взгляд скользнул мимо мертвенно-бледного лица на фигуру, изящные и хрупкие линии которой вырисовывались под свежим тонким покрывалом.

— Мы еще молоды и здоровы, — подбодрил Генрих. — В следующий раз мы постараемся, не так ли, любовь моя?

— В следующий раз! — почти беззвучно повторила Анна, когда он отвернулся к ребенку.

Только мужчине может прийти в голову такая мысль в эту минуту, когда она еле дышит после безумных усилий!

— Еще одна дочь! — пробурчал Генрих, тщательно осматривая хрупкий комочек в руках у повитухи.

— У нее волосики, как у всех Тюдоров, — оправдывалась Анна, чей голос еле доносился из глубины занавешенной кровати.

И оттого, что ей приходится оправдывать присутствие беспомощной крошки, в первый раз слабая волна нежности захлестнула ее.

Генрих любил детей, подобно всем крепким людям, большую часть времени проводившим вне дома.

С преувеличенной осторожностью он поднял на подушечке только что родившуюся дочку и примостил ее на изгибе сильной руки. И она, почувствовав себя в тепле и полной безопасности, замолчала, крохотной ручкой ухватилась за его палец и с необычайной цепкостью стала крутить кольцо с печаткой.

Генрих громогласно рассмеялся, как самый обыкновенный отец.

— Какая храбрая проказница! — воскликнул он. — Если бы не фамильная рыжина, то была бы точной копией матери! — Он повернулся, посмотрел на толпу зачарованных зрителей и как будто впервые увидел их. — Запомните, милорды, сходство не случайно, так же как и мать, она всегда добьется своего!

— Как вы назовете ее? — спросил Кранмер, подсчитывающий в уме, на чем бы сэкономить во время крестин.

Прежде чем отдать девочку повитухе, Генрих поднес ее к Кранмеру за благословением. Не спрашивая совета у измученной жены, он, озадаченный необходимостью выбора женского имени, вспомнил о боготворимой им матери — родоначальнице Плантагенетов.

— Мы окрестим ее Елизаветой! — ответил Генрих.

«И заставим вашу незаконнорожденную Мэри держать ее шлейф!» — решила про себя Анна, раздираемая как и прежде дьявольскими страстями.

Когда король и его напыщенные фавориты удалились, Анна повернулась на бок и заснула. Она спала, потом просыпалась и опять засыпала — так продолжалось день и ночь. И все это время мудрый старик Баттс охранял ее сон, отвергал всевозможные стимулирующие средства, которые предлагали его коллеги. Она спала до тех пор, пока не появились силы.

Ей причесали спутавшиеся волосы, и она готова была принять самых близких друзей и родственников.

— Где Мэри Говард? — спросила Анна о кузине, не заметив ее среди придворных дам, которые хлопотали вокруг нее.

На прямой ответ никто не отважился.

— По-моему, ей нездоровится, — попыталась успокоить Анну Друсилла.

Но шли дни, а кузина не приступала к своим обязанностям.

«Когда почувствую себя лучше, поговорю с ее отцом», — подумала Анна, предпочитая не спрашивать об этом у короля.

К тому времени, когда она уже вставала с постели, выразить свое почтение явился герцог. Его подчеркнутая вежливость насторожила Анну.

— Похоже, Мэри загордилась и не желает больше прислуживать мне! — вскользь заметила Анна после подробных расспросов о здоровье герцога.

— Мэри больше незачем прислуживать кому бы то ни было, — грубо ответил герцог. — Король посватал ее за Генри Фицроя.

Герцог всегда, не церемонясь, выпаливал новости, и Анна из-за своей слабости не сразу оценила значение и всю важность его сообщения.

— Вы намекаете, что это решение вызвано рождением дочери, а не сына, о котором король так мечтал, — уточнила она, крепко сжав подлокотники кресла.

Она устремила свой взор на его хитрое лицо. Косоглазие герцога мешало ей понять, шутит он или говорит всерьез.