Жорж Санд - Даниелла

Сказав это, он передал ветчину доктору, который должен был разрезать ее на тоненькие ломтики, и потом продолжал:

— Нас не хотели арестовать, а только грозили компрометировать особу, которою я был занят, и наделал серьезных неприятностей любезному доктору. Доктор был особенно хорошо знаком с фермером Фелипоне, спас жизнь одному из его племянников и отказался от платы; к нему-то обратился доктор с просьбой спрятать нас в одной из полуразвалившихся комнат этого замка. Фелипоне показал себя человеком признательным и преданным. Он не мог поместить нас внутри замка, где не был смотрителем; но внешняя часть, терраса, где мы теперь находимся, вверена его надзору, так же как и сады, к которым она принадлежит. Он один знал, что это место может быть обитаемо, что оно еще довольно крепко, несмотря на случай, действия которого вы вон там видите, и вследствие которого управитель лет двенадцать тому назад велел подпереть своды и потом заложить наглухо все отверстия, чтобы совершенно закрыть эту часть здания. В те времена уже не знали о существовании подземного хода; он был также заделан, неизвестно в какую эпоху, может быть, после австрийского посещения, чтобы разбойники не основали здесь своего притона. Но я устал рассказывать; помогите же мне, доктор; вы только и делаете, что едите! Я просто завидую вашему аппетиту! Что, хороши ли фазаны? Не съесть ли мне одно крылышко?

— Отличные! Я вам советую скушать два, — отвечал доктор и, подав блюдо князю, продолжил его рассказ: — Место, в котором мы беседуем, считалось и считается недоступным, опасным, почти несуществующим. Но в одно прекрасное утро Фелипоне, сажая дерево перед своим домом, открыл свод, и поздравил себя обладателем античного храма или, по крайней мере, какого-нибудь колумбария. Но вместо того оказалась простая галерея, в которую он проник тайком, работая ночью, из опасения, чтобы ему не помешали завладеть кладом. Фелипоне долго шел в прямом направлении по обширному коридору, и потом, поднявшись круто, очутился в том прекрасном перистиле, в котором вы видели наших лошадей. Так как выход был завален, то он принялся расчищать его, все еще не догадываясь, в чем дело. Время показалось ему долгим, и, может быть, он льстил себя надеждой, что открыл семнадцатый дом Цицерона, настоящий, единственный, — словом, дом Тускулан…

Мызник почувствовал горькое разочарование, когда увидал себя в папской кухне замка Мондрагоне, но вскоре несколько утешился при мысли, что он владеет замечательным памятником и может показывать его туристам под носом у г-жи Оливии, которая заведовала остальной частью замка. Продолжая поиски, он открыл не менее замечательную машину, при помощи которой вы вошли сюда и которая с давних пор оставалась в забвении; так как механизм более не действовал, то Фелипоне сам исправил его. Имея теперь возможность водить путешественников по всему замку, без позволения соперницы, он уже заранее рассчитывал свои выгоды, когда я обратился к нему с просьбой об убежище и уговорил его держать свое открытие в секрете до тех пор, пока оно может быть мне полезно. Он поспешил перенести сюда все вещи, необходимые для нашего водворения; вот почему вы видите здесь эту мебель, утварь и посуду, почтенные остатки старины, уцелевшие в замке от австрийского грабежа и пожара. Эти обои, может быть, украшали некогда комнату Павла III. Что касается цветов, подстриженной мирты и статуэтки, которые находятся на этом столе, — все это любезность со стороны г-жи Фелипоне, которая, не довольствуясь тем, что взялась доставлять нам съестные припасы и делать разные покупки, старается еще окружить нас предметами наивной роскоши. La donna! — воскликнул доктор с энтузиазмом, проглотив большой стакан орвиетто, — она просто ангел-утешитель для изгнанника и спасение для осужденного!

Князь слегка подтрунил над доктором и над пламенной симпатией г-жи Фелипоне. Между ними вследствие этого произошел довольно интересный разговор по-итальянски в национальном духе, С одной стороны, добродетель доктора, который спас от смерти ребенка, и благодарность родителей, спасших в свою очередь благодетельного врача — все это очень хорошо и трогательно; но с другой стороны слишком уж философический образ мыслей доктора, простершего пользование этой благодарностью до такой степени, что не посовестился обмануть доброго и преданного мызника — это было слишком натурально и чисто по-итальянски.

Я притворился, будто не слушал их беседы, чтобы не показаться некстати и без пользы пуританином или педантом. Я понимаю все возможные увлечения; но то, в чем признавались предо мной эти господа с такой нестыдливостью, приводило меня в смущение.

— Теперь, когда вы знаете наши обстоятельства, — продолжал доктор, — надобно вам сознаться, что ваше прибытие в Мондрагоне много стеснило нас. Мы жили здесь уже целую неделю, и жили отлично. Прежде нам было гораздо свободнее и веселее, потому что мы имели возможность проникать когда угодно во внутренность замка, и в случае посещений госпожи Оливии всегда могли ретироваться через маленький монастырь. Но, с тех пор, как вы завладели местом нашей прогулки, необходимо было прибегать к разным переодеваньям и подвергать себя опасностям для того, чтобы пользоваться чистым воздухом в садах или в поле. Вечером все еще шло обычным порядком, и князь уже уговорил синьору, которая интересуется им, бежать с нами, как вдруг кардинал вздумал воспротивиться обыску, который хотели произвести в Мондрагоне и которого мы желали от всей души, нисколько не опасаясь за себя в нашем убежище.

Я прервал доктора извинениями в том, что был невинной причиной этой помехи.

— Нет, нет, — возразил он, — кардинал слишком любит немцев и потому не слишком жалует французов. Он покровительствует вам потому только, что вы служите ему предлогом скрыть настоящую причину его поведения. Его приказание уважать внутренность замка могло бы стоить вам дорого: не зная о том, что мы имели возможность бежать тайными путями, кардинал всех нас подверг нескончаемой блокаде со стороны местного начальства, которое, взамен неудавшейся попытки запереть нас в тюрьму, рассчитывало на удовольствие уморить голодом. Дела находились в таком положении, когда мы, не желая, чтобы вы сделались жертвой наших неудач, решились вместе с вами отпраздновать торжественное прощание с почтенным приютом в Мондрагоне, который, быть может, нам не придется никогда более видеть и в котором, правду сказать, мы не слишком страдали. Я кончил свой рассказ. Amen! За ваше здоровье, — заключил он, весело принимаясь за огромный стакан, который осушил залпом.

— Что касается меня, — заметил я доктору, — не скажу, чтобы я вовсе не страдал здесь. Несколько дней я скучал страшным образом в своем уединении, и, если бы знал о вашем соседстве, то работал бы еще с большим усердием для того, чтобы проложить к вам дорогу.