Яна Долевская - Горицвет

Он что было мочи подгонял мерина. Пустынные улицы летели навстречу с порывами горячего ветра, вихрями пыли и полыхающими отсветами пожара. Сом гнал коня за город, к объездной дороге. Он уже твердо знал, что, ежели их милость удумали сбежать без него, то стало быть, причина к тому была только одна — Сом никогда не проговаривал ее вслух, да и про себя думал редко, однако, знал наверняка: их милость надо встречать в Новоспасском. Туда они уговаривались отправиться в случае бегства из острога, там было безопасно. Туда стекались беженцы и погорельцы со всего уезда, там стояла большая воинская команда. Там был порядок. Наконец, через Новоспасское проходила последняя, не отрезанная пожаром, большая дорога, по которой можно было легко уехать в Нижеславль, а оттуда, понятное дело, куда угодно, хош за границу.

Их милость к тому и готовились. И вовсе они не собирались пропадать в тюрьме, да еще и ни за грош, да еще и терпеть от какого-то там Лягушкина. Ну уж теперь слава Богу, все пойдет как по маслу. На авто их милость, само собой, поспеют туда быстрехонько, ежели только… ежели только они не удумали чего другого. Сом тяжело вздыхал. Кому как не ему было знать, на что может пойти Петрляксандрыч, коли уж им приспичит. Сом этого не понимал, никак не укладывалось у него в голове, чтобы вот так вот разом взять, да и броситься, сломя голову, в самое пекло, когда впереди прямая и спокойная дорога, да и ради чего, вернее ради кого?.. Девка как девка, прости господи. Желтоволосая фифа с Вилки ничуть не хуже, а то и посмазливее будет, и сколько таких уже было, и сколько еще будет, так чего ж сердце рвать, жизнью бросаться? Непонятно все это, а ничего не поделаешь. Видно, по нраву им чуять под собой пропасть, ступать по краю. На то они были и есть их милость.

В середине пути мерин заметно притомился. Сом уже больше не подгонял его. Да и нужда в том отпала. Горящий город остался позади, единственный опасный, тоже охваченный огнем участок леса, они счастливо проскочили и теперь медленно двигались по пепельно-серой дороге, проложенной через поля и небольшие перелески. Сизая мгла низко стелилась над головой, вдали на горизонте что-то пугающе багровело. Резкие порывы ветра по-прежнему несли навстречу клубы бурой пыли и тяжелый удушливый запах гари. Только когда внизу, под косогором показалось множество разведенных огней, ряды белых палаток и еще дальше — синеющие купола новоспасской церкви, да черные крестьянские избы, Сом с облегчением перевел дух.

Проехать в село можно было только миновав лагерь беженцев. Вернее — скопище нескольких сотен обездоленных, голодных, а частенько и больных, покалеченных при пожаре, людей, беспрерывно суетившихся, перетаскивавших какие-то драные мешки, тряпье, кучи хвороста, бесцельно бродивших между наскоро сооруженных шалашей и армейских палаток и во множестве теснившихся вокруг разведенных для них костров, на которых в больших котлах варилась благотворительная каша. Объезжая их, Сом видел, что привлекает внимание. Сытая ухоженная лошадь, щегольская коляска и огромный упитанный возница явно не вызывали у обитателей табора большого расположения.

— Ишь принесла нелегкая, — услышал Сом долетевший до него скрипучий старушечий голос, — чуть не по людям ездют.

А стоило ему лишь на минуту попридержать коня, чтобы дать дорогу целому выводку ребятишек, перебегавших с одной обочины на другую, как щуплая баба, волочившая под мышкой большое полено, прикрикнула на него:

— Ну чего встал, рыжий боров, езжай себе.

Сом и не думал отвечать ей. И хотя он не переставал внимательно вглядываться в лица попадавшихся ему навстречу людей, про себя отлично понимал, что застать здесь их милость вряд ли возможно. По его понятию, Грег мог задержаться либо в самом селе, либо где-нибудь под боком у военных — здешнего начальства, ведь он должен был приехать на атомобиле, что немедленно вывело бы его из разряда простых смертных. Правда автомобиля и даже его следов Сом нигде не обнаруживал.

Возле небольшого, в две связи, дома почти на самой окраине села было особенно людно. Над крыльцом дома ветер трепал белый флаг с красным крестом посередине. Только у этого дома, во дворе, запруженном народом, Сом не почувствовал обыкновенной, направленной на него, раздражающей враждебности. Здесь все были примерно одинаково несчастны, отягчены физическими страданиями и сплочены общим для всех ожиданием помощи.

Перед крыльцом Сом увидел несколько поставленных на земле носилок с лежащими в них раненными. Несколько человек корчились на соломе. Почти у всех оголенные участки тела были покрыты уродливо рдевшими, похожими на кровавую пену, ожогами. Поблизости стояли и сидели пострадавшие чуть меньше. Кровавились грязные бинты, мелькали искаженные болью гримасы. Обожженные часто и глухо стонали. Дальше вытягивались и жались к забору те, кто мог ждать дольше, кому предстояло терпеть, пока огромная очередь дойдет до них. Надо думать, в самой больнице — домике с флагом — свободных мест для больных давно не осталось, и мало кто из собравшихся во дворе мог надеяться оказаться под его крышей.

По двору между ранеными и больными ходила высокая худощавая женщина в белой косынке с медицинской сумкой через плечо. Она часто останавливалась возле пострадавших, осматривала их, делала первичную перевязку или в редких случаях давала выпить какое-нибудь лекрство. Ее то и дело окликали по имени. То здесь, то там слышалось: «Савельевна, родимая, Нина Савельевна, будьте добреньки, подите сюды». И Савельевна, только что перестав хлопотать над одним несчастным, вставала и шла к другому.

Сухо скрипнула дверь. На крыльцо вышел небритый человек в белом халате с бледным лицом и глубоко запавшими глазами под блеснувшими стеклышками пенсне. «Доктор», — послышался уважительный шепот. Человек, отрешенно глядя поверх толпы, с жадностью закурил.

— Заканчивайте здесь, Нина Савельевна, — хрипло бросил он спустя минуту, — вы будете нужны на операции.

— Одну минуту, Николай Степанович.

Дверь снова скрипнула, и Нина Савельевна, перекусив зубами кусок марлевой повязки, тотчас поднялась на ноги.

«Ишь вить, сразу и не признаешь», — подумал Сом.

Он знал в лицо всех инских, мало-мальски известных, людей и, само собой — главного врача городской больницы Николая Степановича Коробейникова, хотя тот никогда и не бывал в заведении Херувимова. И все же, Сом не сразу сообразил, что доктор из Новоспасской лечебницы и доктор Коробейников — один и тот же человек. «Видать измаялся тут со всеми ими, — Сом оглянулся на скорбную толпу, — а не мешало бы нам перемолвиться. Чай, обрадуется услыхать о своем семействе. Сердцу-то оно спокойнее, когда знает, что с родней все благополучно. Надо бы, да только вот…»