А. Глебов-Богомолов - Фаворитки французских королей

Увы, подобное благочестие не находило понимания ни у Екатерины Медичи, ни у его подданных.

Они совершенно терялись в догадках, не зная, чего в следующий раз ждать от такого государя, и начинали опасаться его причуд. Что в них было правдой, что игрой? Что рисовкой, а что подлинным чувством? «Даже папа не одобрял поведения Генриха, которого современники называли иногда королем-монахом» [318] [318] Сб. Французские короли и императоры. Ростов н/Д: «Феникс». 1997. С. 173. . Что ж, страсти порой находят весьма своеобразное выражение, и пороки могут соседствовать с благочестием, даже искренним, легко воспламеняемые им и питающие его у натур страстных и экзальтированных (но весьма склонных подчас переходить от чувственного к платоническому и обратно, тем самым словно удовлетворяя тайную потребность своей природы. «Что я люблю, я люблю до конца», — говорил король. Словом, Генрих был необычным ребенком в своей семье. «Однако на протяжении столетий никто не желал признать этого» [319] [319] Сб. Французские короли и императоры. Ростов н/Д: «Феникс». 1997. С. 173. .

Теперь угроза трону исходила не только от протестантов или Бурбонов, но и от Священной Лиги, и ее реальность удвоила энергию уже далеко не молодой Екатерины Медичи. Королева-мать стремилась помирить герцога де Гиза с королем и тем сохранить корону для своего сына. Ее видели путешествующей между лагерями сражающихся, и она всюду говорила, что цель ее путешествий одна — установление прочного и долгожданного мира. Убежденная, что только примирение способно отвратить бурю, она как никогда была любезна с герцогом. Все было хорошо для того, чтобы обезоружить гнев лигёров [320] [320] Сторонники Лиги и де Гиза. . Ее ловкость была столь велика, а умение вести переговоры столь совершенно, что она все-таки вынудила «Меченого» (Le Balafre) [321] [321] Прозвище Гиза за шрам, который обезобразил его лицо. отправиться с нею в Шартр, к королю. Там, в присутствии герцога, кардиналов Бурбона и Гиза, а также герцогини де Немур и принца Жуанвильского, она держала речь, прося Генриха III, к тому времени бежавшего из столицы, вернуться в Париж. Говорят, монарх не внял ее просьбе, и тогда она заплакала и произнесла: «Как, сын мой, что будут думать после этого обо мне и о вас?

Возможно ли, чтобы вы так изменили своей природе, всегда заставлявшей вас легко прощать своих недругов?» Но Генрих промолчал. Раздраженный громкими приветствиями и аплодисментами, которыми всюду встречали «Меченого», он с трудом скрыл свой гнев и строго запретил слугам и офицерам своего дома наносить визиты герцогу.

Однако многие, не решаясь наносить визиты герцогу днем, продолжали навещать его ночью, а капитаны кварталов (главы ополчения вооруженных горожан) предлагали ему свою охрану и помощь, зная, что против него «что-то готовится».

Екатерина Медичи не переставала повторять своему сыну, что в отношении Гиза следует применять мягкость, а не силу, ибо сила в настоящее время на его стороне. И король, тайно готовивший свой реванш, подчинился совету матери и назначению Лё Балафрэ генерал-лейтенантом королевства. Подписанным в Шартре союзным эдиктом от 1 июля 1588 года король клялся не складывать оружия вплоть до полного уничтожения еретиков и повелевал своим подданным принять подобную же присягу, поклявшись в верности делу Лиги. Для разрешения спорных вопросов были созваны Генеральные штаты в Блуа, где и произошло давно задуманное Генрихом III убийство Генриха Гиза и его брата.

22 декабря 1588 года после совместной мессы между королем и Генрихом Гизом вспыхнула жестокая ссора. «Гиз дошел до того, что заявил, что если бы Генеральные штаты не были созваны, то он бросил бы вызов и убил всех тех злых людей, которые порочили его в глазах короля» [322] [322] Клула Иван. Екатерина Медичи. Ростов н/Д: «Феникс». 1997. С. 409. , ведь везде только и говорили о похищении государя, подготовленном Гизом. Даже добавляли, что сестра Гиза — мадам де Монпансье, заявила своему брату-кардиналу, что готова выстричь монашескую тонзуру на голове Генриха Валуа…

Король больше не сдерживал своей ярости. В ночь с 22 на 23 декабря мать герцога, мадам де Немур, послала предупредить своего сына, что король собирается его убить на следующий день. Он только посмеялся над этим. Излишняя самонадеянность его и сгубила. «23-го, в восемь часов утра, когда король пригласил его к себе в кабинет для разговора, на герцога напали гвардейцы из числа „Сорока пяти“ и нанесли ему множество ран кинжалами. В тот самый момент, когда происходила эта поспешная казнь, восемь родственников Гиза и главные лигисты были задержаны и заперты под охраной в замке Блуа.

На следующее утро кардинал де Гиз был зверски заколот алебардами, его тело бросили рядом с телом брата, оба трупа разрубили на куски и сожгли в камине замка, чтобы позже им не поклонялись, как мученикам…» [323] [323] Клула Иван. Екатерина Медичи. Ростов н/Д: «Феникс». 1997. С. 409.

Отдавая приказ своим «Сорока пяти» на убийство Гиза, король велел им не шуметь, поскольку ниже этажом спокойно спала королева-мать.

Когда же герцог отдал Богу душу, Генрих тут же поторопился спуститься к ней: «Мадам! — воскликнул он, — теперь я единственный король в этом королевстве, у меня нет больше соперника и компаньона! Король Парижский [324] [324] Как называли тогда Генриха де Гиза. мертв!» Екатерина была потрясена. «Что! Сын мой, — едва придя в чувство, глухо промолвила она, — вы велели умертвить герцога де Гиза? А вы предвидели последствия этого? О! Лучше бы вы никогда не становились королем!.. Отличный удар! Но как вы сможете выпутаться!» Присутствовавший при этой сцене врач королевы отмечал: «Она чуть было не умерла от ужасного горя». И в самом деле, тому были немалые основания. Могучей и страшной опоре трона, роду герцогов де Гизов, был нанесен смертельный удар.

«Я вижу, как он стремительно несется навстречу гибели, и боюсь, как бы он не потерял жизнь, душу и королевство», — мрачно повторяла Екатерина.

31 декабря, по словам ее врача Кавриана, она была совершенно потрясена и не знала, как можно предотвратить грядущие несчастья.

Этим неслыханным (после Варфоломеевской ночи) убийством заканчивался ужасный, 1588, год, предсказанный астрологом Региомонтаном и календарями. Ученый Этьен Паскье обнаружил оба события — революцию Лиги и королевские преступления в двух Центуриях Нострадамуса, изданных еще в 1533 году:

и второе: