Сюзанна Кирсли - Забытая история любви

Идти пришлось недалеко. Они оказались у каменного дома с квадратными стенами, зажатого между такими же соседними. Окна здания были открыты нараспашку, впуская теплый весенний воздух.

— Возможно, он спит, — предупредил полковник, когда они вошли, и София остановилась за его спиной, когда он постучал в дверь передней. Последовал быстрый односложный ответ, который София не разобрала, и полковник широко открыл дверь, пропуская ее внутрь.

В комнате царил полумрак — занавески были лишь немного приоткрыты, как будто здесь были не рады дневному свету. Человек, к которому они пришли, стоял у окна, к ним спиной, так что София смогла рассмотреть лишь его уверенно расставленные ноги, плечи и каштановые волосы, собранные на затылке над воротником рубашки. Сюртука на нем не было, лишь брюки и ботинки, и в своей белоснежной рубашке он стоял неподвижно, точно призрак, единственное светлое пятно в погруженной во мрак комнате.

Не поворачивая головы, он снова заговорил хрипловатым после болезни голосом:

— Ты ее видел? Она выздоровела?

— Теперь уж точно выздоровеет, — тихо проронил полковник, вышел в коридор и осторожно закрыл за собой дверь.

София остановилась как вкопанная. Она не могла поверить своим глазам.

А потом он повернулся, и это уже был не призрак, а человек из плоти и крови, живой человек. Глаза с темными кругами под ними просияли, он в два шага пересек комнату и заключил ее в объятия. Прикосновения его были такими же нежными, как в их первую ночь, и такими же страстными, как в минуту расставания.

Она все еще не могла ни слова вымолвить, ни пошевелиться, даже когда он взял ее лицо в ладони, вытер слезы с ее щек, сам судорожно вздохнул и голосом, который она уже не чаяла услышать, произнес:

— Я же обещал, что вернусь к тебе.

А потом его губы припали к ее рту, и еще долго им было не до слов.

XXIII

Расположенная на границе Фландрии и Франции деревня Мальплаке с севера и юга окружена густыми лесами. Ранним утром 11 сентября, в день битвы, французы укрепились в лесах в ожидании рассвета и атаки армии союзников: англичане, немцы и голландцы объединили силы под началом великого герцога Мальборо.

Вместе с рассветом с полей пришел густой туман, превратив в серых призраков притаившихся солдат, измученных скудным питанием и бессонной ночью. Союзники воспользовались туманом, чтобы скрыть передвижение своих сил. Когда он рассеялся, начался пушечный обстрел, после которого был подан сигнал к атаке и армии устремились к лесу.

Мори тогда показалось, что на каждого их человека приходится четыре противника. Воздух наполнился дымом, криками, канонадой. Край леса загорелся. Воины с обеих сторон погибали сотнями под яростным огнем орудий и сверканием сабель.

Сам Мори был ранен в полдень. Сначала ему разрубили ногу, он упал на колени и уже не почувствовал пистолетного выстрела, пробившего его грудь у самого сердца, свалившего его наземь, к мертвым и умирающим. Двигаться он не мог. Боль в груди была такой всепоглощающей, что ему приходилось заставлять себя дышать, и хотя он пытался найти в руках силу, чтобы приподняться, отползти, просто пошевелиться, они не слушались его.

Лежа в листьях и грязи, он слышал шум сражения, сначала вокруг себя, а потом в отдалении: столкновения людей и лязг стали, крики, топот ног и хруст веток. Потом земля содрогнулась от приближения огромной конницы, и на поле боя влетели размахивающие саблями всадники, которым не было числа.

Через какое-то время наступила тишина, которая Мори показалась страшнее любых звуков войны, потому что тишина эта была не полной. В темноте исковерканного леса, где дым все еще клубился на истоптанной земле, смешиваясь с запахом гари и крови, он слышал стоны и исполненные муки молитвы тех, кто уже не мог подняться. Кто-то молил о жизни, кто-то о смерти. Разнообразие языков не уступало многоцветию мундиров: голландцы, немцы, шотландцы, французы, англичане — все смешались, потому что люди похожи, когда умирают.

Слева от Мори лежал мальчик, который погиб еще до того, как упал, для него страх и боль остались позади. Но справа корчился солдат в мундире Королевского ирландского полка. Он все пытался повернуться на бок, но не мог, пепельно-серое лицо его покрылось потом.

Мори сказал ему:

— Не двигайся.

После этих слов у него в груди словно вспыхнул огонь, но он каким-то чудом сумел найти в себе силы, чтобы повернуть голову и увидеть широко раскрытые безумные глаза раненого.

— Не двигайся, — снова сказал он. — Истечешь кровью до смерти. Нужно подождать, пока за нами придут.

Он заметил, что взгляд несчастного снова сделался осмысленным. Это был мужчина одного с ним возраста, такой же, как он, солдат, хотя в этой битве они и были врагами. Какая нелепая случайность, подумал Мори, глядя на их мундиры, что они оказались по разные стороны — его бригада тоже состояла из ирландцев, хоть и служила французскому королю и Якову, а не королеве Анне.

Незнакомец со вздохом уронил голову на землю.

— Все равно бесполезно. Я не чувствую ног. Они еще на месте?

Мори бесстрастно скосил взгляд в сторону лужи крови у сапог ирландца и ответил: — Да.

Глаза человека на миг закрылись, то ли от боли, то ли от облегчения, и тут же снова открылись, как будто он не желал потерять сознание.

— Ты ведь шотландец, как и я. Почему бьешься за Францию?

Мори ответил не сразу. Ему не хотелось разговаривать, но он и сам чувствовал смертельные чары сонливости и знал, что разговор поможет остаться в сознании. Поможет остаться в живых. Он сказал:

— Я бьюсь за Якова.

— За Якова.

— Да.

— Никогда не видел якобитов. Я думал, у вас у всех рога. — Улыбка его была слабой, как будто она причиняла ему боль, и он закашлялся. — Так откуда ты родом, шотландец?

— Из Пертшира.

— А я из Ольстера, но родился в Шотландии, недалеко от Керкубри в Вестерн-ширс.

Лицо Мори обдало ветерком, пробудившим воспоминания о прикосновениях. Он сказал:

— Моя жена родом из Вестерн-ширс. — До сих пор он еще никому не рассказывал о своей женитьбе, но одного взгляда на раны этого человека было достаточно, чтобы понять: он ничем не рискует.

Солдат удивился.

— Она пресвитерианка?

Мори не знал, как ответила бы на этот вопрос сама София, которая уверяла его, что не верует в Бога, но молилась, когда никого не было рядом, поэтому просто ответил:

— Она моя жена.

— А у меня нет жены. — Глаза раненого снова стали закрываться. Он встрепенулся и продолжил: — А у брата была. Он был медником в Керкубри. Умер он весной. Там у него остались вдова и сын. Кроме него, у меня никого нет. Теперь, если я умру, меня некому будет оплакать.

— У тебя есть племянник.