Чарльз Норрис - Зельда Марш

— Не знаю, как это устроить. Дядя мне не позволяет выходить по вечерам.

— А ты не могла бы улизнуть?

— Боюсь. Если они меня поймают, меня съедят живьем!

— Но, Зельда, я не могу ждать до завтра!

— До завтра?!

— Так неужели ты хотела, чтобы мы и завтра не увиделись?! Я буду ждать тебя у школы после занятий.

— О, нет, не надо! Все ученики тебя знают, и, если нас увидят вместе, пойдут сплетни.

— Но как же?.. — В голосе Майкла была настоящая тоска.

— Ты подожди меня, но не очень близко от школы.

— А, понимаю! На углу Буш-стрит и Франклин-стрит, ладно?

— Нет, подальше, где меньше народу. И мы погуляем на Холлидэй-Хилл. До свидания! Ты будешь думать обо мне, Майкл?

— Зельда, я… я… я люблю тебя. Всем сердцем, всей душой! Каждой жилкой! Я мог бы умереть ради тебя!

Она крепче сжала его пальцы, все еще переплетенные с ее собственными. Но на миг радостный свет померк в ее глазах, лицо побледнело и стало печально. Усилием воли она стряхнула эту печаль и выпустила руку Майкла.

— Пора! Тетя удивится, что меня так долго нет.

— Зельда!

— Что?

— Ты вправду любишь меня?

— Люблю… Боюсь, что слишком сильно.

— О дорогая, а мне всегда будет казаться, что слишком мало!

— Какой ты милый, Майкл! А ты, ты любишь меня?

— Господи, как ты можешь спрашивать? Ведь ты же знаешь!

— Так до завтра?

— Да. Я буду ждать на углу Буш-стрит. Ты не опоздаешь, нет?

— Нет. А теперь мне надо бежать, иначе нас застигнут здесь. Никто ничего не должен знать, понимаешь? Если это откроется, меня тотчас же отошлют к отцу, а твоя мама упадет в обморок от ужаса.

— Я никому не скажу… Но я не могу отпустить тебя сейчас, Зельда!..

— Надо!

— Так скажи еще раз, что любишь меня.

— Ну, Майкл, не будь же смешным!

— Скажи!

— Да ты ведь знаешь…

— Нет, ты скажи: «Майкл, я тебя люблю».

— Не могу…

— Ну, скажи же! Я хочу!

— Майкл, я люблю тебя… Покойной ночи!

И она убежала. Промчалась по ступеням и остановилась у двери, ожидая, пока Нора откроет на звонок. Она не обернулась, не кинула взгляда Майклу, хотя знала, что тот стоит там внизу и ждет. В передней, едва Нора ушла, заперев двери, она прислонилась к вешалке, закрыв лицо руками. Боже, отчего так болит сердце? Словно огнем жжет внутри, словно душа с телом расстается! Боже, как избавиться от этой муки?!

В самом центре лучшего квартала города возвышался пустынный песчаный холм, Холлидэй-Хилл. Старый дом, полуразрушенный и брошенный, стоял на самой его вершине, а вокруг дома густо разрослась эвкалиптовая роща. На песчаных дюнах кругом валялись заржавленные дырявые кружки, старые газеты, всякий хлам. Ненадежная полусгнившая деревянная кладка вела снизу, от городских улиц, к необитаемому дому на холме. Жуткое запустение царило в этом месте. В ясные дни сюда приходили няньки с детьми, делали набеги банды мальчишек. Но, когда серый туман поднимался от моря, окутывая растрепанные деревья вокруг пустого дома, скользя длинными прозрачными пальцами по склонам холма, придавая всему жуткие очертания, — тогда Холлидэй-Хилл не привлекал никого.

Именно в таком виде нашли его Майкл и Зельда, когда на закате дня пришли сюда, пробираясь рука об руку через песчаные насыпи и кучи мусора. Но им здесь не казалось жутко. Туман ласково укрывал их, опьяненных своим счастьем.

В маленькой оранжерее в углу сада Бэрджессов всегда стоял запах сырой земли. Покатая крыша оранжереи упиралась в заднюю стену соседнего сарая. Внутри вдоль стен тянулись два ряда полок, на которых стояли красные глиняные горшки с растениями. В изобилии росли здесь бегонии, спадали изумрудным каскадом, цепляясь за протянутую от потолка проволоку, вьющиеся растения, а на полу, в больших цементных ящиках, зеленели кружевные аспарагусы.

В этом уютном местечке хорошо было укрываться в воскресные дни. Садовник по воскресеньям уходил со двора, а, кроме него, сюда никто не заглядывал. В дальнем углу оранжереи стояла заржавленная, железная садовая скамейка. Сильный, одуряющий запах растений смешивался с запахом влажной земли. Было тепло, даже жарко, и цветы благоухали так, что кружилась голова.

В Сан-Франциско прибыла знаменитая певица, и привезенный ею с собой аккомпаниатор неожиданно заболел. Заменять его была приглашена миссис Кирк. И певица пришла в такой восторг от ее игры, что после концерта в городе уговорила миссис Кирк поехать с нею в Лос-Анджелес. Миссис Кирк, скрепя сердце, отменила некоторые уроки и уехала из дому на три дня.

В «студии» Майкла воцарилась атмосфера интимности и сладкого очарования. Матери не 6ыло, и можно было не опасаться ничьего вторжения. Маленькая хибарка скрипела, как будто жалуясь, и тряслась на шатких своих подпорках при каждом резком движении внутри, но никто этих жалоб не слышал, некому было поинтересоваться, что происходит там. Пестрые картинки на стенах придавали комнате веселый вид, а в отверстие на потолке лился золотыми потоками солнечный свет. Все здесь носило отпечаток личности юного хозяина, и все нравилось Зельде. Они с Майклом провели здесь три счастливых дня, болтая, веселясь, забавляясь тем, что наряжали стоявший в углу манекен в ее пальто и шляпу. Зельда позировала Майклу, и он изумительно похоже нарисовал ее голову углем. В последний день он устроил Зельде «парадный прием»: на колченогом столике было приготовлено мороженое и пирожное, а посредине красовалась большая ваза с душистыми фиалками, сорванными им в саду.

Счастливые часы, хотя и омраченные первой борьбой с нарождавшейся страстью, неизвестностью впереди, боязнью старших, боязнью самих себя!

— Что же нам делать, Майкл? — спрашивала Зельда тревожно и грустно.

— Не знаю…

— Так дальше продолжаться не может.

— Не может, нет. Это… это ужасно. Это убьет нас обоих.

Длинная пауза, оба размышляют, напряженно и хмуро.

— Я думаю, что нам надо распрощаться, — сказала Зельда через некоторое время.

— Ты хочешь сказать — отказаться друг от друга?!

— Да.

— Но…

— Да, я знаю, что ты хочешь сказать… — устало вздохнула девушка, нежно гладя его руку.

— Зельда, я не могу согласиться на это!

Она закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана. Голова Майкла лежала на ее плече. От его светлых растрепавшихся волос исходил какой-то особый, его собственный запах.

— Они высмеяли бы нас, — сказала она с отчаянием.

— Мама… — начал было Майкл.

— Знаю, знаю… Так что же мы будем делать? — повторила она с новым взрывом горя.

Он закрыл лицо руками и вцепился пальцами в волосы. Зельда притянула его голову к себе на колени и стала гладить взъерошенные кудри. Тоска, близкая к отчаянию, наполняла ее сердце. Слезы подступили к глазам, она не удерживала их. Он был ее, ее собственный, дорогой мальчик! Любовь душила ее, томила до боли. Она нежно баюкала в руках эту дорогую голову и низко нагнулась над нею, притягивая Майкла к себе.