Лора Бекитт - Знак фараона

— Ни о чем не спрашивай. Просто смотри.

Вокруг бесшумно кружили летучие мыши. В зарослях высокой травы тревожно перепархивали птицы. Рядом вынырнула огромная рыба и ударила хвостом так, что суденышко закачалось. Потом она прошла под лодкой и долго гналась за ней, будто угрожая или играя.

Солнце садилось. По воде скользили оранжевые отблески заката. Незаметно взошла огромная луна и зависла на недосягаемой высоте, а вокруг нее переливался разными оттенками желтоватый круг. Казалось, кто-то рассыпал по реке горсть серебряных монет. Все уснуло — кувшинки, травы, рыбы, птицы. Воздух был сладким, бодрящим; его свежесть опьяняла, как молодое вино.

— Как красиво! — восторженно прошептала Тия.

— Я вижу это каждую ночь и буду видеть всегда, — сказал Тамит.

— Ты когда-нибудь спишь?

— Да. Но недолго. Сон на реке освежает мгновенно: несколько минут — и ты просыпаешься с таким чувством, будто проспал вечность.

— Расскажи, чем вы занимаетесь на болотах, — попросила Тия, а когда мальчик умолк, спросила: — У тебя есть мать?

— Она давно умерла, и я ее не помню. Я последний ребенок в семье. Отец меня очень любит, — произнес Тамит.

Тия заметила, с каким глубоким чувством он говорит об этом грубом, неопрятном человеке.

— Тебе нравится твоя жизнь? Ты доволен?

Мальчик задумался.

— Знаешь, однажды отец сказал: «Для того чтобы вынести тяготы нашего существования, надо с ними смириться». А я считаю, что нужно просто полюбить себя и свою жизнь.

Они долго молчали, потом девочка осведомилась:

— Хочешь, я научу тебя читать и писать?

Тамит сник. Тия заметила, что он разглядывает свои не по- детски огрубевшие, покрытые мозолями ладони.

— Ты желаешь, чтобы я стал таким, как ты? По-моему, это невозможно!

— И не нужно, — успокоила Тия. — Мне интересно с тобой, потому что ты — это ты. Просто написанные слова, как и произнесенные, способны оживать, представлять такие же увлекательные картины. И они куда более ценны, потому что хранятся на папирусе.

— Откуда ты это знаешь? — В голосе Тамита звучали нотки сомнения.

— Мой отец — писец, и он научил меня читать и писать, — с гордостью произнесла девочка и тут же поняла, что проболталась.

У Тии замерло сердце. Теперь Тамит поймет, что ее отец — тот самый человек, который взимает налоги с бедняков, а те не в состоянии заплатить, ибо, отдав последнее, могут умереть с голоду.

— Хорошо, научи, — быстро произнес мальчик. — А я научу тебя различать голоса птиц, плести венки из трав, править лодкой и многому другому!

— А мы еще... поиграем? — прошептала Тия.

— Конечно! Мы придумаем множество интересных историй!

Разумеется, Тие следовало сказать, что ей давно пора быть дома. Вместо этого она, затаив дыхание, слушала рассказы Тамита о птицах, чьи крылья похожи на белоснежную пену речных волн, о птицах, которым он завидовал, потому что они могут так высоко летать и видеть небо, землю, богов и людей. Он говорил о рыбах, чья переливчатая сине-зеленая зеркальная чешуя похожа на глаза Тии...

Наверное, мальчик с болот не мог произнести таких слов. Возможно, они ей приснились, пригрезились под задумчивый плеск воды, под тихий стрекот ночных насекомых.

Тия вернулась обратно на берег в полночь. Справа и слева от каменной пристани высились заросли тростника, сквозь которые просвечивали яркие огни. Они вспыхивали и метались. Слышались громкие голоса людей, которые сновали по берегу с факелами в руках.

Девочка догадалась, что это слуги ее отца, и прошептала Тамиту:

— Высади меня где-нибудь в стороне! Тебя не должны увидеть!

— Что ты им скажешь? — с тревогой спросил мальчик.

— Что-нибудь совру. Скажу, что заблудилась, тогда меня не накажут! Иное дело, если отец узнает, что я была с тобой!

Необходимость заставила Тию говорить правду. Впрочем, Тамит все понимал. Весть о странной дружбе дочери писца и мальчика с болот могла навредить им обоим.

Тамит осторожно причалил к берегу. В темноте Тия не видела его глаз и выражения его лица, но на прощание он крепко сжал ее руку, а потом резко оттолкнул лодку и скрылся в ночи. Девочка осталась одна.

Тия подбадривала себя, убеждая, что отец наверняка сильно обрадуется, узнав, что она жива, и это притупит его гнев. И все же от страха у нее кружилась голова и подгибались ноги.

Один из слуг заметил девочку и радостно закричал:

— Господин, она здесь!

Увидев отца, Тия поразилась тому, как он выглядит. Писец Анхор всегда выходил из дома не иначе как в парадном наряде: тяжелом парике, белоснежной гофрированной одежде, с ожерельем из покрытых темно-синей глазурью фаянсовых бус и посохом в руках. Сейчас на нем не было парика, одежда, перепачканная илом, выглядела неопрятно.

Он схватил дочь за руку, чуть выше локтя, причем так крепко, что она едва не вскрикнула от боли.

— Где ты была?!

Лицо Анхора было искажено от злости, а глаза горели, как раскаленные угли. Никогда прежде Тия не видела отца в таком состоянии: что бы ни случалось, он умел хранить надменное спокойствие, свойственное мудрым и гордым чиновникам.

— Я решила прогуляться и заблудилась, — прошептала девочка.

Губы отца задрожали от гнева.

— Не лги! Ты была не одна!

Тия поняла, что он знает правду. Наверное, ему рассказала Харуя. Девочка зажмурилась, почувствовав страх за судьбу Тамита. Пусть отец делает с ней что хочет, она не назовет имени своего друга. Только поможет ли это?

Анхор не стал выяснять подробности при свидетелях. Он отвел дочь домой и поручил ее заботам женщин. Мать столь сильно переволновалась и была так напугана, что не стала бранить Тию. Пусть Анхор сам решает судьбу дочери. Любое решение главы семейства окажется справедливым.

Улучив минутку, Харуя шепнула девочке:

— Твой отец все знает! Я молчала, проболтался тот мальчик, которого побил твой друг. Он сам пришел в наш дом и все рассказал.

Хетес! Конечно, это он! Тия закрыла глаза. Все пропало. Отец наверняка сделает так, чтобы она никогда больше не увиделась с Тамитом!

Девочка не спала всю ночь. Тия вертелась в постели; ей казалось, будто она лежит не на мягких простынях, а на раскаленных углях.

Утром Тия явилась к отцу, поникшая, с бледным, будто присыпанным пеплом лицом.

Анхор долго сверлил ослушницу взглядом, потом тяжело произнес:

— Ты лгала мне и матери. Ты валялась в грязи.

— Я не валялась в грязи, — робко возразила Тия и посмотрела на свое белое платье.

— Я говорю о другой грязи. О той, которую не смоешь водой. С одной стороны, она не видна, с другой — ее заметит каждый, кто узнает, что дочь писца водит дружбу с простолюдинами. — И добавил с досадой: — Не думал, что ты способна совершить такую глупость! Удивляюсь, как этот мальчишка посмел с тобой заговорить! Неужели рожденный на болотах не знает своего места?