Джудит Тарр - Огненный столб

Моше выдержал взрыв царского гнева с замечательной невозмутимостью, дождался, когда царь успокоится, и сказал:

— Мой бог гораздо могущественней, чем ты способен вообразить. Ты собираешься противоречить ему? Разве тебе не страшно?

— Я не боюсь ничего, что является из пустыни, — отрезал царь.

Моше медленно кивнул.

— У тебя есть свои боги. Ты думаешь, что они защитят тебя. Но мой бог сильней их.

— Он наверняка так силен, что сведет тебя с ума прямо на моих глазах.

Моше улыбнулся. Его улыбка была приятной, но без всякой мягкости. Он повел рукой. Агарон сразу же вышел вперед. Моше подал ему посох. Казалось, что змеиная головка зашевелилась, капюшон ее начал раздуваться. Теперь она уже не сверкала так ярко, бронза потемнела. Ее форма и изгибы казались зеркальным отражением змеи-урея на царской короне.

Агарон бросил посох к ногам царя. Он должен был застучать, но упал мягко, словно был живым, а не вещью из дерева и бронзы. Лежа на каменном полу, он, казалось, начал извиваться.

Двор замер. Раздались крики, и не только женские. Царь отстранился, насколько позволяла спинка трона.

Громкий голос прозвучал из толпы приближенных, стоявших возле царя. Это был молодой человек в полотняной одежде с эмблемой Амона, отличавшей жреца высокого ранга. Он весьма насмешливо произнес:

— Неужели твой бог так ничтожен, пророк? Этот фокус стар, как сам Египет. Смотри, мы тоже так умеем.

Все жрецы, стоявшие в передних рядах, вышли и бросили свои посохи. Многие из них смеялись. Посохи, падая, извивались, даже, казалось, шипели.

Фокус… Прихотливо соединенные кусочки дерева, искусно выкованная бронзовая головка, одна из многих хитростей жрецов…

Моше улыбнулся. Агарон произнес, обращаясь явно не к человеческому существу:

— Иди, питайся.

Посох Моше изогнулся, будто живой, и бросился, как бросается змея: туда, туда, сюда, Он пожрал посохи жрецов один за другим, проглотив их целиком, и, покончив с последним, упал на пол, словно умер: стал твердым и цельным, из одного куска простого дерева и из бронзы. И вокруг больше не было ни единого посоха, хотя жрецы шарили везде с возрастающей тревогой.

— Умно, — сказал царь. — Хорошо задуманное увеселение. Может быть, нам нанимать тебя на наши пиры? Хорошее развлечение между мясом и вином, немного колдовства, чтобы наши женщины визжали и дрожали от страха?

— Над моим богом не смеются, — вымолвил Моше ясно и холодно. — Так ты освободишь мой народ?

— Что, теперь разговор уже не о жертвоприношениях и обрядах? Ты требуешь полной свободы? — Царь покачал головой. — Ты сошел с ума, почтеннейший. Ты забавен, но ты совершенно сумасшедший. Ты сам уйдешь, или мне приказать, чтобы тебя увели с глаз моих долой?

— Я уйду. Но мой бог еще не закончил свое дело, и не закончит, пока народ мой не будет освобожден.

— Тогда хорошо, что боги живут вечно.

— А вот цари, — сказал Моше с ужасающей любезностью, — нет.

Пророк Моше угрожал Великому Дому Египта. По-другому понять это было невозможно.

И, однако, его не уволокли, закованного в цепи. Моше позволили уйти от царя так же, как он пришел, свободным и невредимым. Он направился к месту их остановки, а остальные плелись следом, глубоко потрясенные его словами. «Глупцы», — думала Нофрет, в том числе и о себе. Следовало предвидеть, что Моше совершит нечто немыслимое.

Он уединился где-то в недрах гостевого дома. Остальные собрались в общей комнате, даже Агарон, который выглядел измученным и старым. До сих пор Нофрет не вспоминала, что он старше Моше, но теперь увидела это воочию.

— Нам надо куда-нибудь уходить, — сказала она, когда молчание стало удушающим. — Во дворце небезопасно. Если царю придет в голову, что мы собираемся напасть на него…

— Здесь безопасней, чем где бы то ни было. — Это были первые слона Иоханана, адресованные непосредственно ей с тех пор, как они ушли от горы Хореб. — Здесь крепкие стены и стража. Царь прикажет шпионить за нами — странно, если он этого не сделает — и успокоится. Если же мы соберемся и уйдем, он будет знать, что мы замышляем против него зло, начнет преследовать нас и потихоньку избавится от нас где-нибудь.

— Он может сделать это и здесь.

— Тогда весь дворец узнает. — Иоханан мерил шагами комнату. Остальные, словно оцепенев, наблюдали за ним.

Нофрет единственная из всех собралась с мыслями и заговорила:

— Во дворце никому не интересно, живы мы или нет. Они сейчас смеются над нами, если не пребывают в ярости: шайка дикарей из пустыни набралась наглости угрожать Великому Дому! Для них наша магия — сплошные глупости, шарлатанские фокусы, заурядные, словно скверное пиво на рынке.

— Так велел Господь, — устало сказал Агарон. — Мы поступили так, как нам было велено.

— Неужели ваш Господь имел в виду, чтобы мы стали посмешищем всего Египта? — спросила Нофрет.

— Непостижим ум Господа, — ответил Агарон. — И неисповедимы его пути.

Остальные забормотали, почтительно соглашаясь. Нофрет неодобрительно покачала головой и вскочила на ноги. Она не собиралась метаться взад-вперед по комнате, как Иоханан, а вышла из комнаты и побрела, сама не зная куда.

У ворот стояла стража: огромные, черные как смоль нубийцы в одеяниях царских слуг. Они не понимали по-египетски или делали вид, что не понимают. Ей объяснили, что она может идти, но только если один из них пойдет с нею. Конечно, только ради ее собственной безопасности.

Ворча, Нофрет вынуждена была вернуться. В саду, по крайней мере, не было вооруженных людей, а стены были слишком высоки, чтобы лезть через них. Прежде она не замечала, насколько мал сад, насколько ограничены его пределы.

Нофрет не слишком удивилась, обнаружив, что она здесь не одна. В саду Иоханан уже не так нервничал, но все же был слишком взволнован, чтобы сесть. Он стоял в тени гранатового дерева, разглядывая ветви, может быть, высматривая спелый плод среди зеленых.

— Еще рано, — сказала она ему.

Иоханан взглянул на нее, холодно, как посторонний человек. Он тоже умел дуться, негодяй.

— Может быть, уже поздно…

— О чем ты?

— Поздно бороться за свободу нашего народа.

— По-моему, им вообще не стоило приходить в Египет.

— У них не оставалось выбора. Была засуха, голод. Наши пастбища опустели. В Египте же было зерно для наших стад, а в его реке достаточно воды, чтобы сохранить наши жизни. И здесь жил наш родич, человек, которого египтяне называли Юйи, попавший в Египет рабом и бывший родней царю. Он предложил нам убежище.

Иоханан рассказывал так, будто сам жил в то время. Но все это происходило задолго до его появления на свет: он родился в Египте, приходился родней царям, но вынужден был работать, чтобы прокормиться.