Виктория Холт - Роковая женщина

— Смотрите, — взволнованно шептал он, — сам капитан ведет судно. Вот он, дает команды, что кому делать.

Мне не терпелось увидеть Шантель: я должна была знать, как она восприняла расставание с Рексом — самое время все выяснить.

Но в каюте ее не оказалось. С тяжелым чувством я вернулась к себе.

— Пойдем-ка еще на палубу, — предложила Эдварду.

Мы снова поднялись, но и там не было Шантели. «Скрылась, сбежала, — в панике подумала я. — Надо мне было догадаться. Вот почему была так невозмутима. Заранее все решила».

Эдвард не подозревал, в каком я была смятении. Его больше занимал предстоящий обед. Я пробовала отвечать на его расспросы, делая вид, что ничего не произошло. А в голове назойливо кружилось: я одна отправляюсь на остров! В очередной раз до меня дошло — хоть я никогда в этом не сомневалась, — как я привыкла к ней, ее озорству, веселому, сумасбродному взгляду на жизнь, нелюбви к сантиментам.

«Естественно, — думала я, — это он не пустил ее».

Еще немного, и судно выйдет в Тихий океан, скроется из виду умиротворяющая земля. А потом остров — клочок чужой, странной суши, напитанной миазмами заклятий и рока, остров, о котором меня предостерегали все… И без Шантели!

Оставив Эдварда, я снова кинулась в каюту подруги. Ее пустота и бесприютность давили на меня — даже больше, чем пугали. Увы, я оказалась совсем не такой сильной и смелой, как привыкла о себе думать. Никогда бы не пустилась в эту авантюру, если бы не Шантель. Вернувшись к себе, я вполуха слушала беспечную болтовню Эдварда. Он продолжал гадать, что подадут на обед.

Но почему не предупредила меня?

Я не находила покоя; Снова направилась в каюту. Только распахнула дверь, как меня крепко обняли сзади, зажав ладонью глаза. На секунду я испугалась самого страшного. Удивительно, сколько мыслей способна вместить голова за короткий миг. Я подумала, что похищают Эдварда, потом, что захватывают и сейчас бросят за борт меня саму. Не зря предупреждала Шантель: на море легче всего совершить убийство. Избавиться от тела не составит труда.

Тут я услышала сдавленный смех. Оторвав от глаз руку, я развернулась. Надо мной смеялась Шантель. Моим радости и облегчению не было предела.

— Признайся, — потребовала она, — ты подумала, что я сбежала?

— О, Шантель, зачем ты это сделала?

— Решила подшутить, — ответила она.

— Я была в ужасе.

— Лестно слышать, — довольно усмехнулась она.

— Но зачем было так пугать?

— Бедняжка Анна! Ты действительно мне преданна.

Сев в кресло, я разглядывала ее — милую, озорную, смешливую.

— Анна, ты меня беспокоишь, — шутливо укорила она. — Так привязываться к людям!

Я понемногу отходила.

— Человека или любишь, или не любишь — третьего не дано.

— Всему есть мера.

Я поняла, что она подразумевала. Этим она хотела сказать: «Не переживай обо мне. Рекс мне нравился, но я с самого начала знала, что дело не дойдет до женитьбы».

Она была рассудительна, спокойна. «Мне бы ее философию», — позавидовала я.

— По правде, я переживала за себя, — призналась я. — Мои чувства были целиком эгоистическими. Меня испугала мысль, что я окажусь одна на острове.

— Остров в самом деле жутковатое место. Но не бойся. Я с тобой, Анна. «Куда ты пойдешь, туда и я последую. Твой народ будет мой народ». Тебе не приходило в голову, что Библия годится на все случаи жизни?

— Да, это так. Шантель, ты не… несчастна?

— Чего ради? Неужели у меня такой грустный вид?

— Иногда мне кажется, ты что-то скрываешь.

— А я думала наоборот: выбалтываю все подряд — что на уме, то и на языке. По крайней мере, ты сама так думала обо мне.

— Я о Рексе.

— Рекс в Австралии. Мы в Южных морях. Не пора ли перестать о нем думать?

— Я смогу, если ты сможешь.

— Анна, дорогуша моя! — Обхватив меня, она крепко сжала в объятиях.

Мы вышли в Тихий океан. Нещадно палило солнце, днями опускалась такая жара, что мы ничего не делали, только лежали на палубе в шезлонгах. Даже Эдвард казался вялым.

Атмосфера на судне изменилась. Пришло четверо новых пассажиров, направлявшихся куда-то на острова, но мы их видели редко: испарилось то, что Шантель называла «домашним чувством».

Даже команда изменилась. Матросы то и дело шептались о Коралле, украдкой озираясь по сторонам. Остров был таинственной землей, где их капитан потерял корабль. Они словно ждали нового подвоха.

С Шантелью я проводила больше времени, чем когда-либо за все путешествие. Она раскаивалась, что так меня напутала.

— Чистый эгоизм, — призналась она. — Хотела, чтобы ты поняла, как нуждаешься во мне для душевного покоя.

— Тебе еще нужны были доказательства? — спросила я.

— Ты тоже хороша: тревожишься о моих делах, когда твои внушают куда больше опасений, — пожурила она. Я промолчала, и она продолжала: — Почему-то изменилась Моник. Стала, как бы это выразить… злее. Чувствует приближение дома. Скоро у нее появятся союзники.

— Тебя послушать, мы на войну собрались.

— Не исключено, что и так. Временами она просто ненавидит капитана. А потом кидается в другую крайность: любит с такой же страстью. Впрочем, это в ее характере. Сумасбродка! Живет чувствами, а не умом — все равно что не думать вовсе. Чем не декорация для трагедии в высоком штиле? Удушающая жара. Тропические ночи. Мириады ярких звезд. Одно название — Южный Крест — на мой слух всегда таило больше чувств, чем наша Большая Медведица. Высокие пальмы, заросли бананов, апельсиновые рощи, сахарные плантации. Чем не фон для настоящей драмы?

— И кто разыгрывает твою драму?

— Главную роль возьмет Моник, капитан будет героем-любовником.

— Его там не будет. Простоит трое суток и отплывет на пару месяцев.

— Вот незадача. Ничего, есть еще мама и старая нянька. Мы с тобой, наконец. Мне, конечно, достанется мелкая роль.

— Перестань, Шантель, не преувеличивай…

— Уверена, что так оно и было бы, если бы он остался. Вот бы придумать способ удержать его. Взорвать судно или еще чего…

Я содрогнулась.

— Бедняжка Анна, ты так серьезно все воспринимаешь, в том числе и меня. Что толку взрывать корабль? Не сомневаюсь, даже это его не удержит: без промедлений вернется в Сидней ждать указаний. Нет, не будем взрывать корабль.

— Будто ты на это способна.

— Анна, дорогуша моя, неужели до тебя так и не дошло, что я способна на все?

Ее озорство рассеивало мои тревоги не меньше, чем участие, которое она приняла во мне после смерти тети Шарлотты. Это при том, что как раз мне следовало бы утешать ее! Разве не она лишилась возлюбленного (а я не сомневалась, что она его любила) — и не от того, что существовали непреодолимые преграды для их счастья, просто ему не хватило мужества пойти наперекор матери.