Фрэнк Кеньон - Мой брат Наполеон

— Лучше, если это обращение исходило бы от вас, Ваше Величество.

И вот, более чем наполовину убежденная, я отправилась к Марии-Луизе с прошением. Она внимательно слушала, а когда я добавила, что, если не Бертье, то лично я на первый план ставлю интересы маленького Римского короля, в ее глазах промелькнул страх.

— У меня самой существуют определенные сомнения относительно разумности проведения русской кампании, — призналась она. — Хорошо, я поговорю я императором. Мы пойдем к нему вместе.

Мы застали Наполеона в кабинете, играющим с маленьким Римским королем, к тому времени ему уже было восемь или девять месяцев. При нашем появлении Наполеон забросил ребенка себе на плечи и зашагал по комнате, тихо напевая военную мелодию. Его Величество Римский король, маленький крепыш, захныкал.

— Спусти его вниз, пожалуйста, — попросила Мария-Луиза. — Ты только пугаешь его.

— Пугаю его? Глупости, Луиза!

— Ну, нервируешь его. Прививка разволновала мальчика. С тех пор он нервный.

Я уже знала, что Наполеон сделал ему прививку против оспы. Ее изобрел шестнадцать лет назад англичанин Эдуард Дженнер. То был по крайней мере один англичанин, которого Наполеон не презирал и работами которого интересовался.

Кроме желания обезопасить сына, Наполеон этим примером стремился способствовать распространению прививки во Франции. С военной точки зрения, часто говорил он, было бы полезно делать прививку всем новобранцам.

— Пожалуйста, спусти его вниз, — вновь попросила Мария-Луиза.

Сняв мальчика с плеч и держа его в руках, Наполеон подошел к окну. Вечерело, в ясном небе уже мерцало несколько звездочек. Говоря с ребенком как со взрослым, Наполеон указал ему на одну из них.

— Самая яркая звезда на небосклоне. Запомните это хорошенько, Ваше Величество. Она не только моя, но и ваша. Вы должны своевременно быть готовы следовать за ней, куда бы она ни повела.

Римский король заревел.

— Плакса! — воскликнул обычно снисходительный отец с возмущением и передал ребенка Марии-Луизе.

Это позволило ей начать нужный разговор. Я часто считала ее бестолковой, но в этот день она вела себя исключительно умно.

— Некоторые усмотрели бы в его слезах дурное предзнаменование, — сказала она.

— Дурное предзнаменование? Дурное предзнаменование в его слезах, когда я показывал ему нашу звезду?

— Но… куда бы она ни повела? — заметила Мария-Луиза — Вы думаете о России, Наполеон?

— Не в том смысле, в каком, по-видимому, тебе представляется, Луиза. Мне ничего не стоит завоевать для него Россию в течение нескольких месяцев.

Мария-Луиза взглянула на меня ободряюще, но я упорно продолжала хранить молчание. Хотелось увидеть, станет ли Наполеон, этот потерявший голову муж, бранить ее, когда она подойдет к существу проблемы.

— Наполеон, — вновь заговорила она тихо, но не боязливо, — ваши маршалы против русской кампании. Я… простите меня, пожалуйста… я склонна с ними согласиться.

— Вы не в своем уме, мадам! — взорвался Наполеон.

Я попыталась скрыть улыбку. Наполеон больше не казался совершенно потерявшим голову от прелестей Марии-Луизы.

Однако Мария-Луиза держалась твердо и, к моему крайнему изумлению, говорила как опытный государственный деятель.

— Ваше Величество, — сказала она без всякой робости, — моя жизнь принадлежит вам, как и жизни ваших маршалов. Она могут не соглашаться с вами, но останутся преданными вам, чем бы все ни кончилось.

— Преданные или нет, мадам, но они ревнивые и завистливые люди. И разочарованные вдобавок. Они надеялись — каждый из них — в один прекрасный день захватить мой трон, но теперь, когда в случае моей смерти на него взойдет Римский король, все их подлые надежды рухнули.

— Ваше Величество, — продолжала настаивать Мария-Луиза, — меня больше всего страшит, что если вы поведете великую армию в Россию, все силы Европы объединятся и поднимутся против вас за вашей спиной.

— В Европе не осталось влиятельных сил, — пренебрежительно усмехнулся Наполеон. — Существует только одна сила — Наполеона Бонапарта… А что больше всего страшит тебя, моя дорогая сестра? Потерять, быть может, Неаполь? — обратился он ко мне.

Чувствуя себя тоже подобно государственному деятелю, я спросила:

— Это правда, что Россия в данный момент располагает регулярной армией в четыреста тысяч человек?

— Правда, но у меня вдвое больше, и я могу призвать, если понадобится, еще сто тысяч.

Названные им цифры произвели на меня впечатление, но я продолжила:

— В России огромное население, из которого можно формировать бесчисленные отряды.

— Один французский солдат стоит десяти русских. Я — император Франции — стою сотни царей.

Под еще большим впечатлением и вовсе не думая, что мой брат хвастает, я все же не уступала.

— В такой гигантской стране, как Россия, обязательно будут трудности со связью. Там ведь очень значительные расстояния, о которых лично я имею весьма смутное представление. Кроме того, учтите суровые русские зимы.

— Королева Неаполитанская, кабинетный генерал, совершенно поглупела, — заявил Наполеон презрительно. — Я покорю Россию еще до конца предстоящего лета.

Он взял меня за руки и подвел к окну.

— Взгляни сама на мою звезду, — проговорил он настойчиво. — Заметь: она сверкает ярче, чем когда-либо прежде. Она ясно показывает: я еще не достиг своей конечной цели. Во всем мире должен существовать только один гражданский кодекс — кодекс Наполеона, только один апелляционный суд и только одни деньги. Все государства должны быть и будут объединены в одну нацию со столицей в Париже, с единственным правителем: Наполеоном Бонапартом. У вас хватит нахальства, королева Каролина, не согласиться со мной?

— Нет, — ответила я дрожащим голосом.

Теперь я понимаю, в тот момент Наполеон совершенно помешался, его состояние было серьезнее и опаснее, чем Мюрата. Но тогда меня заворожило гипнотическое влияние его слов или, вернее, гипнотическое влияние его голоса.

Я верила в него, как истинный христианин верит в Бога. Он вверг меня в своего рода религиозный экстаз.

— А после покорения России и Англии, — спросила я задыхаясь, — Америка, Индия, Китай?

— Пожалуй, Индия, — размышлял он вслух, — но не Китай. Это спящий дракон. Пускай он спит и дальше, иначе у мира будут все основания сожалеть о его пробуждении.

Наступил роковой тысяча восемьсот двенадцатый год. Наполеон вызвал в Париж моего мужа. Мюрат приехал неохотно, почти уверенный, что его лишат трона. С угрюмым видом он сопровождал меня на ужин к Наполеону уже в день своего прибытия. Сперва Наполеон говорил только об обыденных вещах, время от времени уделяя внимание, хотя и экономно, своему любимому блюду: куриному фрикасе, которое он назвал «а ля Маренго» в честь одной из своих знаменитых побед.