Фрэнк Кеньон - Мой брат Наполеон

Устраивать зимние квартиры в полуразрушенной Москве? Мюрат понимал, что это невозможно; кроме того, с каждым днем уменьшались запасы продовольствия. Мюрат советовал Наполеону вывести войска, видя в этом единственный разумный выход из создавшегося положения, однако тот отказался прислушаться, а лишь бушевал, называя русских сумасшедшими и фанатиками. Наполеон предложил царю, как он считал, чрезвычайно выгодные условия мира, но царь даже не удосужился ответить, и Мюрат вновь заговорил об отходе. К несчастью, Мюрат имел неосторожность употребить слово «отступление», чем привел Наполеона в ярость. Задержки с мочеиспусканием прошли, но Наполеон жаловался на постоянное ощущение жжения, и это обстоятельство только усиливало его раздражение против всех и вся.

— Мы намерены отходить, а не отступать, Мюрат! — гремел Наполеон.

Затем немного успокоившись, он медленно проговорил:

— Мы одерживали одну победу за другой. Это неоспоримая истина. Получается парадоксальная ситуация: сильная победоносная армия вынуждена отходить. Невиданный в истории парадокс.

Победоносная армия? Пожалуй, Но все еще сильная? Наполеон вторгся в Россию с войском, которое насчитывало свыше полумиллиона человек. Из Москвы же он вывел немногим более ста тысяч, оставив позади небольшой отряд с приказом взорвать Кремль. Отдельные сражения и схватки сопровождали весь его путь до Сморгони, куда он прибыл в декабре. Отсюда Наполеон, передав командование действующей армией Мюрату, вместе с императорской гвардией устремился прямо в Париж. Вскоре после этого Мюрат наконец-то принял давно откладываемое решение и собрал генералитет. Однако вместо того, чтобы без всяких объяснений объявить о своем решении, он совершенно некстати попытался торопливо оправдаться.

— Господа, — заявил он, — считаю невозможным служить сумасшедшему. Не вижу никакой надежды на успешное осуществление его планов. Его слова так же мало внушают доверия, как и мирные договоры. Ни один правитель в Европе не верит им теперь. Если вы все еще продолжаете верить, то вам просто недостает моей прозорливости. Поступайте, как сочтете нужным, я же должен позаботиться о своем королевстве.

Один из присутствующих маршалов упрекнул Мюрата:

— Вы, Ваше Неаполитанское Величество, не должны забывать, что вы король только благодаря милости императора и своей французской крови. Вам также следует помнить: вы можете сохранить свой трон только с помощью императора и в тесном союзе с Францией. Вы ослеплены черной неблагодарностью.

— Вы и ваши друзья-маршалы, — возразил Мюрат горячо и во многом справедливо, — заботитесь только о том, чтобы сохранить свои звания, даренные императором земли и высокое положение в светском обществе… Я хорошо помню слова императора, которые он произнес после Аустерлица: «Командовать — значит измотаться». Я сам вымотался и возвращаюсь в Неаполь ввиду болезненного состояния.

Мюрат передал командование сыну Жозефины, принцу Евгению, и на этом закончил. Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о русской кампании и о самой яркой звезде на небесах — звезде Наполеона Бонапарта.

— Я стараюсь не испытывать ненависти к тебе за то, что ты сделал, — заявила я Мюрату вскоре после его прибытия в Неаполь.

— За то, что я сделал? — надменно вскинул голову Мюрат.

— По моей просьбе, конечно, — проворчала я.

— Я ничего бы не достиг оставшись на посту командующего после бегства Наполеона, — заметил Мюрат также ворчливо.

— Верно, — согласилась я, — но… как ты можешь говорить о бегстве? Он был нужнее в Париже, чем в России.

— Как бы там ни было, но ты чувствуешь вину, угрызения совести?

— До известной степени — да.

— Но не во всем?

— Нет, Мюрат. Однако что Наполеон может теперь для нас сделать? Я пытаюсь разобраться. В состоянии ли он нам помочь? Или помешать? Думаю, ни то, ни другое. Мы должны сами о себе позаботиться, постараться изо всех сил удержать Неаполь для нас самих и наших детей. Должны это сделать до падения императора. Как скоро, Мюрат, такое произойдет?

— Кто знает? Через несколько месяцев. Через год или, быть может, два, но падение неизбежно.

— Еще может свершиться чудо, — заспорила я вопреки здравому смыслу, вероятно, под влиянием пробудившейся семейной гордости, прежнего восхищения славой Наполеона, его гениальностью. — Он уже объявил о создании новой непобедимой армии.

— Нас интересует лишь великая армия или то, что от нее осталось, — резко заметил Мюрат. — Точные цифры неизвестны, но я знаю: в сражениях в России убито сто двадцать тысяч человек, еще сто тридцать тысяч погибло от холода, голода и усталости. Двести тысяч солдат находятся в плену. Новая непобедимая армия? Чепуха! Для Наполеона время чудес кончилось.

— Но мы все еще привязаны к нему, — напомнила я серьезно. — Мы все еще часть его империи. Пошатнувшейся империи, слов нет, но мы пока часть ее. (Страх охватил меня в этот момент.) Мы хотели бы выдержать в одиночку, но сможем ли мы, сможем ли?

Страх породил замешательство, от чего стало еще страшнее. Как королева-регентша я успешно правила в Неаполе, но только потому — вынуждена была признать я, — что за мной стояла вся мощь Французской империи. Французская фракция при дворе ослабла и пребывала в смятении, а итальянская фракция, руководить которой всегда старался Мюрат («Разве я не король Неаполитанский?»), только и ждала дальнейших поражений Наполеона, втайне подготавливая восстановление на троне неаполитанских Бурбонов.

Перед этим я спрашивала: как скоро империя падет? Прошло восемнадцать месяцев, прежде чем Наполеона вынудили отречься от престола. Однако не будем забегать вперед. Наполеону в самом деле удалось собрать новую армию, хотя и не столь многочисленную. Между тем из России и Польши выступили прекрасно организованные русские войска, Пруссия объявила Франции войну, а в Испании герцог Веллингтон продвинулся по направлению к французской границе. Именно в этот момент в Неаполе появился герцог Отрантский и попросил принять его. Сперва это имя удивило меня, но потом я вспомнила, что Наполеон присвоил этот титул моему старому лукавому другу Жозефу Фуше. Он продолжал выполнять обязанности министра полиции, но, кроме того, сделался одним из послов Наполеона по особым поручениям. Он прибыл в Неаполь после встречи с вице-королем Италии принцем Евгением.

Мы тепло приветствовали его, но держались настороже, зная коварство старой лисы. Исключительно энергичный и подвижный, он в пятьдесят четыре года выглядел этаким сорокалетним франтом. Мы пригласили его отужинать втроем, и он согласился со смиренным видом, который не мог обмануть ни меня, ни Мюрата. Как обычно, избрав окольные пути, он, вместо того, чтобы сразу перейти к делу, сперва пичкал нас разного рода парижскими сплетнями.