Мэри Пирс - Горький ветер

— А я вспоминаю свою печь, — подхватил Берт Мур, сталевар из Вулверхамтона, — и ее жар, пышущий в лицо, когда я загружаю топку.

— А я думаю о лете и игре в крикет на Питчкрофте, — добавил Боб Ньюэз, который был родом из Вустера. — Как я сижу на солнышке в белом фланелевом костюме и дожидаюсь своей очереди, чтобы ударить.

— А я думаю обо всем подряд, когда мне холодно, — сказал Бейнз, — иначе моя башка замерзает и мозги уже не работают.

Во время холодов вдоль всей линии фронта стояла тишина. Слишком уж тихо, говорил Ньюэз, и все боялись худшего.

— Ну-ка, Кокс, сходи-ка поглядеть, что там джери поделывают, и скажи им, чтобы не дергались.

— Думаешь, они и вправду собираются отправить нас к чертям?

— Мрачные слухи всегда верные. Они разобьют нас еще до того, как янки успеют построиться. А потом немцам особо напрягаться уже не придется.

Слухи себя оправдали. Все взятые в плен немцы говорили о большом наступлении, и с передовых наблюдательных постов было видно, как к передовой подтягиваются свежие подкрепления, оставаясь вне зоны досягаемости британских орудий. Погода улучшалась. Мартовские ветра высушивали землю. Недалеко от Камбрэ британские солдаты, рывшие укрепления, неожиданно попали в газовую атаку. Каждые два человека из трех были выведены из строя. Том, отвозивший письмо в Монтеваль, видел длинную вереницу этих отравленных газом людей, ослепших, потерявших голос, пробиравшихся, взявшись за руки, по зигзагообразным ходам сообщения к тыловой линии. Он насчитал сто тридцать три человека.

— Они поправятся? — спросил он санитара в Чесле.

— До известной степени, — ответил тот.

В ночь на двадцать первое немцы начали массированный обстрел британских укреплений по всей линии фронта от Круазели до Ла-Фера. Ничего подобного до сих пор не знали: передовые гарнизоны британцев как бурей пригнуло к земле, оглушило и парализовало, а земля вокруг словно распалась на части.

— Вот оно, — сказал Ньюэз. — Когда это кончится, они налетят на нас, как мухи на коровье дерьмо, черт их побери.

С того места, где они лежали, им были видны разрывы британских орудий в Сен-Квентине. Вспышки превратили ночь в день. На некотором расстоянии от них, на правом фланге, разнесло в пух и прах пулеметный расчет, а чуть подальше, у самых окопов, легло три снаряда.

— Бедняги, — посочувствовал Ньюэз. — Вместе с этими пулеметами разнесло и Уилки. Я любил старину Уилки. Я буду ужасно скучать по нему. Он мне задолжал шиллинг в покер.

Пробившись сквозь плотный туман, выглянуло солнце, а немцы продолжали обстрел все утро. В девять тридцать он прекратился, и показалась немецкая пехота: одетые в серое, люди выходили из серого тумана. Передовые посты открыли огонь.

Туман помогал противнику; солдаты выбегали не цепью, а небольшими группами, прорываясь сквозь плохо вооруженные заслоны британцев и атакуя их с флангов и с тыла. Вскоре передовые посты были уничтожены. Несколько уцелевших человек отступили.

В основной линии обороны царило замешательство. Офицеры сновали взад-вперед, призывая солдат держаться. Один молоденький младший офицер пробегал уже несколько раз.

— Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие! — кричал он людям на бруствере. — Сохраняйте полное спокойствие и тщательно прицеливайтесь.

— Черт его побери, — проворчал Ньюэз. — Как раз он-то и суетится больше всех.

Капитан Хайат, их взводный командир, наблюдавший с бруствера за полем боя, был спокоен и собран, готов отдать приказ открыть огонь. Впереди из тумана показалась группа немцев, бегущих по открытому пространству. Прозвучала команда, и прогремел ружейный залп. Группка немцев исчезла, и ее место заняла другая, позади которой маячило еще несколько. Сразу в нескольких местах немцы прорвали линию обороны.

На Шестой батальон, сидевший в окопах в Артишоке, с обоих сторон наседали немцы, и над ним нависла опасность быть отрезанным от своих. В воронки послали солдат с гранатами, чтобы прикрыть отступление с обоих флангов. Том отправился на правый фланг вместе с Ньюэзом, Дансоном, Гровером и Кумбсом. Батальон откатывался назад, огрызаясь на ходу, пока не добрался до безопасного редута Сэндбой. Последними должны были отступить команды гранатометчиков. Они оставались до тех пор, пока не кончились все гранаты, а затем поодиночке стали прорываться к своим.

Том попал под огонь немецкого пулемета и был ранен в обе лодыжки. Он подполз к воронке и скатился на дно. Пулемет вел огонь из-за насыпи в пятидесяти ярдах. Вдруг раздался взрыв, и пулемет замолчал. Хорошо нацеленный снаряд нашел свою цель.

Портянки и бриджи Тома были порваны в клочья и висели лохмотьями, пропитанными кровью, с присохшими на них кусочками мяса. Он пытался открыть санитарный пакет, когда услышал голос и увидел Ньюэза, сползавшего к нему. В зубах у него была незажженная трубка.

— Чертов дурак! — сказал Том. — Вернулся через все это!

— Я подумал, может, у тебя найдутся спички.

Он встал на колени рядом с Томом и вылил по пузырьку йода на каждую рану. Повязка сразу же напиталась кровью, и Ньюэз снял свои портянки и использовал их как дополнительные бинты. Том потерял сознание и больше уже ничего не помнил.

Ньюэз взял Тома на руки и потащил его через поле, которое уже было занято противником. Единственным прикрытием ему служил густой туман, и все же ему удалось добраться до своих целым и невредимым и отнести Тома на медицинский пост, который находился почти в двух милях от передовой. Когда Том пришел в сознание, Ньюэза уже не было рядом.

Том провел три недели в полевом госпитале Сен-Ирак, а потом его отправили надолго в пакгаузы в Обриле. Он беспокоился за своих ребят, потому что новости, приходившие с фронта, были действительно мрачные. Немцы прорвались по всей линии, и союзники отступали, ожесточенно сражаясь за каждую милю. Верховный главнокомандующий обратился ко всем частям. Их прижали к стенке, говорил он, и они обязаны сражаться до конца.

Однако к концу мая немецкое наступление стало терять силу и линия обороны британцев начала укрепляться. Надежда вернулась, возрастая все более, и скоро в воздухе повеяло уверенностью.

В середине июня Том вернулся в свой батальон, стоявший в резерве в Шантерене. Прошло три месяца, и многих друзей уже не было: кого убило, кого с тяжелыми ранениями отправили домой. Но Боб Ньюэз и Пекер Дансон оставались по-прежнему, и Дейв Раш снова вернулся.

— Ну и джери, конечно, с нами. Вон они сидят там. Только не дразни их, если можешь, а то в последнее время они что-то потеряли чувство юмора.

— Я думал, тебя с твоим ранением отправят домой, — сказал Тому Пекер Дансон.