Марлен Сьюзон - Полночная разбойница

Его горячие губы двинулись дальше, покрывая поцелуями верхнюю часть груди.

– Дэниела, – почти простонал он, – ты сводишь меня с ума.

Наконец его губы добрались до вожделенной цели, и он припал к ее соску, лаская его языком. Неизведанные, дивные ощущения пронзили девушку, лишая ее всякой способности сопротивляться непонятным и пугающим чувствам. Невероятное пьянящее наслаждение охватило ее тело.

Но вместе с этим наслаждением в памяти, подобно взрыву, вспыхнуло страшное воспоминание о других – жестких и беспощадных – губах, возвращая ее из сладкого полусна. Она вдруг отчетливо вспомнила, что последовало за этими поцелуями, и поняла, что сейчас произойдет.

С неожиданной силой, удесятеренной ужасом, пришедшим на смену сладкому опьянению от поцелуев, Дэниела внезапно забилась, вырываясь из объятий Моргана.

От неожиданности Морган мгновенно выпустил ее.

– Ад и сто чертей! Дэниела! Что случилось? – Казалось, он был смущен не меньше, чем она.

– Оставьте меня! – выкрикнула Дэниела, едва сдерживая рыдания. Она резко повернулась и, подхватив подол платья, побежала в сторону Мерривуда, почти не разбирая дороги. Прочь, прочь от этого человека и его обольстительных, невыразимо сладких поцелуев.

Но в глубине души она понимала, что бежит не от Моргана. Она пыталась убежать от самой себя и от своих ужасных воспоминаний.

Вечером того же дня Дэниела осталась в своей спальне и даже не спустилась к столу. Сказавшись больной, она велела подать обед себе в комнату. После сцены у ручья, о которой она не могла вспоминать без дрожи и краски стыда, Дэниела даже представить себе не могла, как она теперь встретится с лордом Морганом.

В полном смятении она бесцельно ходила по комнате, снова и снова перебирая в памяти события сегодняшнего утра. Как же получилось, что она так легко поддалась ему? Ее потрясло даже не то, что он пытался с ней сделать, – что еще можно было ждать от мужчины, а в особенности от такого повесы и донжуана, как лорд Морган. Но как она могла позволить ему это, да еще с такой охотой! Дэниела не собиралась лукавить перед собой – она хорошо помнила, с какой страстью отвечала на его поцелуи. Даже сейчас от одного только воспоминания о его горячих губах у нее кружилась голова и сладко щемило в груди. И это пугало ее больше всего остального. Но, кроме страха, в ее душе поселилась крохотная надежда.

После того как Ригсби с грубой силой овладел ею, она не могла думать о прикосновении и поцелуях мужчин иначе как с отвращением. И она не сомневалась, что так будет всегда и что в объятиях любого мужчины она может испытывать лишь омерзение. Но с Морганом все было иначе. Дэниела с задумчивой улыбкой коснулась пальцами губ, вспоминая, какими нежными и горячими были его губы...

«Какая же ты глупая, Дэниела Уинслоу! – одернула она себя. – Ведь это лорд Парнелл – самый известный распутник и волокита в Лондоне! Ему ничего не стоит соблазнить любую женщину. Теперь понятно почему! А ты и растаяла, вообразила себе невесть что!» И Дэниела схватилась за щеки, вдруг запылавшие от невыносимого чувства стыда. Как быстро и просто он смог добиться своего – теперь, наверное, потешается над глупой деревенской дурочкой! Ну нет, черт возьми, больше этого не случится! Она покажет этому лондонскому щеголю, что ее не так легко соблазнить, как он думает. Вот только хватит ли у нее самой сил противостоять человеку, одна улыбка которого способна лишить ее воли, а поцелуи просто сводят с ума.

В эту ночь Дэниела спала очень плохо, и даже во сне ее преследовал образ лорда Моргана...

Наутро она встала рано с твердым намерением не думать больше о лорде Моргане и отправилась на верховую прогулку. Она навестила некоторых своих друзей и знакомых из семей угольщиков сэра Флетчера, кому-то отвезла лекарства, кому-то одежду, а кому-то достались и деньги из последнего улова Благородного Джека. Да вот беда, деньги почти закончились, а в некоторых семьях, где было много детей или кто-нибудь из взрослых серьезно болен, положение было просто отчаянное. Дэниела не могла без слез смотреть на голодных детишек с печальными глазами и на серые безрадостные лица их матерей, понимая, что она ничем не может им помочь.

Возвращаясь домой, она думала о том, что пора Благородному Джеку вновь браться за оружие. Да только где оно, это оружие? Пока она не найдет способ выкрасть у лорда Моргана свои пистолеты, она ничего не может сделать. Значит, придется действовать – и действовать в самое ближайшее время.

Когда она вечером спустилась к обеду, перед ней тут же возник Морган.

– Что за болезнь лишила нас вашего приятного общества, миледи? – спросил он, и в его голосе неожиданно прозвучала искренняя забота. Дэниела была невольно тронута, но тут же покраснела, вспомнив, какой недуг не позволил ей вчера выйти к гостям.

В голубых глазах Моргана мгновенно вспыхнули веселые искорки, он все понял и улыбнулся.

Разозлившись на него за самодовольную, как ей показалось, улыбку, а пуще на себя, Дэниела напустила на себя надменный вид и холодно ответила:

– Я просто устала и хотела избежать еще одного утомительного и скучного вечера.

Теперь его глаза просто откровенно смеялись.

– Позвольте предложить вам руку и проводить вас к столу, миледи. Обещаю, что сегодня вечером вам скучно не будет.

– Однако вы очень самоуверенны, милорд! – заметила Дэниела, подавая ему руку.

И тем не менее когда час спустя она встала из-за стола, то была вынуждена признать, что Морган сдержал обещание – что-что, а скуки она уж точно не испытывала.

Ей не хотелось признаваться самой себе, но ей было необыкновенно приятно общество этого милого повесы. Он совершенно обезоружил ее своим неиссякаемым чувством юмора и обаянием. И это при том, что у нее не оставалось никаких иллюзий по поводу его истинных намерений. Снова и снова она говорила себе, что должна быть с ним осторожна – еще немного, и она потеряет свое сердце, а это было бы для нее непоправимой, трагической ошибкой.

На следующий день Морган выехал из ворот Гринмонта на своем жеребце в надежде немного развеяться. Ему следовало бы сосредоточиться на якобитском заговоре и задании короля, а вместо этого все его мысли занимала Дэниела. Воспоминания о ее податливых нежных губах, атласной коже и, главное, о ее страстном отклике на его поцелуи на берегу ручья, преследовали лорда днем и ночью, не позволяя думать ни о чем другом.

Ему отчаянно хотелось заняться с ней любовью. В тот вечер он лег спать, изнемогая от желания, и наутро поднялся с одной этой мыслью. Она снилась ему ночью и занимала все его мысли днем. Причем и во сне, и в своих дневных фантазиях он шел гораздо дальше, чем те реальные отношения, на которых они остановились по ее вине.