Барбара Картленд - Слушай, смотри, люби

— Тем-пера! Тем-пе-ра!

Когда в маленьком доме прозвучал возбужденный голос, Темпера, занятая шитьем платья, поспешно отложила работу и выбежала на лестничную площадку.

Внизу в холле она увидела мачеху, похожую на райскую птицу, — в шляпе с перьями, зеленом платье и меховом жакете.

Увидев появившуюся наверху девушку, она воскликнула:

— Знаешь, Темпера, мне это удалось! Удалось! Спускайся, я должна все тебе рассказать.

Не став отвечать, Темпера сбежала по ступенькам и вслед за мачехой вошла в маленькую гостиную.

Леди Ротли скинула жакет, бросила его на кресло и, стиснув руки, сказала:

— Он пригласил меня! Он в самом деле пригласил меня погостить в его замке на юге Франции.

— Это просто замечательно, матушка! — с восторгом отозвалась Темпера. — Наконец-то герцог поддался твоему обаянию! Я так и знала, что это случится!

— А я сомневалась, — откровенно призналась леди Ротли.

Сняв шляпу, она посмотрелась в зеркало над каминной полкой, отразившее ее прекрасное лицо и золотисто-рыжие локоны.

— Ну же, расскажи, что сказал герцог, — проговорила за ее спиной Темпера, — и когда ты уезжаешь?

— В пятницу, — отвечала леди Ротли.

— В пятницу? — изумленно воскликнула Темпера. — Но, матушка, это значит, что у нас только три дня на сборы.

— Да хоть три минуты, мне все равно, — отвечала леди Ротли. — Он пригласил меня, я буду жить в его замке неподалеку от Ниццы, а все остальное не имеет значения.

— Ну да, конечно, — согласилась Темпера в некотором раздумье, — но ведь тебе понадобятся туалеты.

Леди Ротли отвлеклась от созерцания себя в зеркале.

— Ну, конечно, мне понадобятся туалеты, да еще и деньги, чтобы их приобрести. — Заметив выражение лица падчерицы, она продолжила: — Ты же знаешь, мои прошлогодние летние вещи износились до дыр, а в южной Франции в это время года очень тепло. В конце концов, ведь сейчас март, и там может быть даже жарко.

— Я знаю, матушка, — согласилась Темпера. — Но как тебе отлично известно, много денег найти будет трудно.

— Ну да. А из того, что можно продать, у нас ничего не осталось?

— Только один рисунок, который мы берегли на крайний случай.

— Так продай его! Продай! — воскликнула леди Ротли. — Крайний случай настал, а я уверена — да, я абсолютно уверена, что герцог в меня влюблен.

Падчерица молчала, и леди Ротли продолжала:

— Он сегодня сказал, что у меня совершенно тициановская внешность. А кто такой Тициан?

Темпера рассмеялась, и озабоченное выражение сошло с ее лица.

— Матушка, ты должна знать, кто такой Тициан! И герцог прав. Ты просто копия его Венеры с лютнистом, а может быть, и Венеры с зеркалом.

— Это что, комплимент? — спросила леди Ротли неуверенно.

— Огромный! — отвечала Темпера, любуясь заигравшей на лице мачехи улыбкой.

«Это правда, — подумала она, — и герцог абсолютно прав. Мачеха выглядит совершенно как тициановская модель на этих двух полотнах, про которые она сказала».

У леди Ротли такие же золотистые волосы, такой же овал лица, нежные губы, большие, вопрошающие глаза и такая же роскошная фигура.

Разница только в том, что леди Ротли стягивала свою талию до предела, чтобы подчеркнуть пышную грудь и бедра.

Талия «в рюмочку» вошла в моду под влиянием американца Чарльза Гибсона. Эффект достигался благодаря такому корсету, что торс женщины, казалось, существовал независимо от нижней половины ее тела.

Леди Ротли это удавалось в совершенстве, и поскольку она и в самом деле была очень красива, Темперу не удивляло, что герцог Шевингемский пленился ею.

Когда он начал приглашать мачеху на свои вечера, они не придали этому особого значения, так как вечера в Шевингем-Хаус, как всем было известно, вообще представляли собой собрания красивых женщин.

Но после одного-двух приглашений на приемы и балы леди Ротли вошла в узкий круг приглашенных на ужины для избранных — предмет зависти всех светских дам.

Именно тогда и Темпера, и ее мачеха с удовлетворением подумали, что она найдет там себе подходящего второго мужа.

Но даже и тогда им и в голову не приходило замахнуться на самого герцога. А вот теперь, после приглашения в южную Францию, стало казаться, что с его стороны существует определенная личная заинтересованность.

— Мне нужны туалеты — прекрасные туалеты! — твердо объявила леди Ротли.

— Разумеется, матушка, — ни секунды не колеблясь, отвечала Темпера. — Я сегодня же отнесу рисунок Дюрера в Национальную галерею папиному другу. Он всегда им восхищался, и если не купит его сам, он сведет меня с кем-нибудь, кто может его купить.

— А пока ты этим занимаешься, — проговорила леди Ротли, немного подумав, — мне, наверное, следует зайти к Люсиль, посмотреть, что она может приготовить для меня до отъезда.

Поколебавшись всего чуть-чуть, Темпера согласилась.

Она знала, что никакой другой модистки не под силу создать такие воздушные платья для неофициальных приемов и великолепные бальные туалеты, которые так шли бы мачехе.

Однако Люсиль обходилась недешево.

Но обе понимали, насколько важна эта ситуация, и поэтому без лишних слов Темпера побежала к себе за шляпой и жакетом.

Потом она зашла в кабинет отца и сняла со стены последнюю оставшуюся картину.

Темные квадраты на обоях слишком явно свидетельствовали, что все остальное уже продано.

«Следовало бы предвидеть, — не раз думала Темпера, — что после смерти отца они останутся без гроша».

Но у нее-то, по крайней мере, достаточно здравого смысла, чтобы понимать, как мало у него было средств, а вот мачеха всегда жила в мире фантазий, где таких обыденных, чисто житейских понятий, как деньги, просто не существовало.

Поскольку сэр Фрэнсис Ротли всегда был окружен самыми влиятельными людьми, всегда был нарасхват в роскошных особняках, где было полно всемирно известных сокровищ, их собственные скудные средства, казалось, не имели значения.

Но с его смертью небольшие доходы, которые он получал в качестве попечителя и советника при разных галереях, прекратились.

Темпера сама составила список имеющихся у них ценностей и довела до сознания мачехи, что средств на жизнь у них осталось крайне мало.

— Но как же нам быть? — беспомощно спросила леди Ротли.

За всю свою благополучную жизнь, окруженная заботами других, мачеха ни разу не сталкивалась с реальностью.

Элейн, дочь благородного, но ничем не примечательного землевладельца, родилась и выросла в деревне. Двадцати лет она обручилась с молодым человеком, который год спустя после помолвки был убит в Индии.

После этой утраты других претендентов на ее руку и сердце не находилось, пока наконец, уже в двадцать четыре года, она не приехала в Лондон погостить у тетки и совершенно случайно на каком-то ужине не встретила сэра Фрэнсиса Ротли.