Барбара Картленд - Честь и бесчестье

Он произнес эти слова с таким жаром, что они эхом отозвались под высокими сводами столовой.

Затем еще в течение почти четверти часа старый горец с сочувствием описывал страдания и лишения простых шотландцев, которых в буквальном смысле слова отрывают от родной почвы и насильственно переселяют в Канаду и другие столь же отдаленные страны, где никто, увы, их не ждет.

— Признаться, я не ожидал встретить такое горячее сочувствие и понимание у англичанки, — в заключение добавил старик. — Очевидно, ваш муж, будучи представителем славного рода Мак-Крейгов, сумел помочь вам понять всю чудовищность и несправедливость того, что происходит сейчас на севере.

Он подмигнул внучатому племяннику, и ленч закончился в приятной и доброжелательной обстановке.

Карета герцога Рейвенстоунского доставила старого Мак-Крейга, а также Алистера и Шимону к палате общин. Тотчас по прибытии их провели на галерею для посетителей.

Там молодые люди просидели больше часа, после чего им сообщили, что старик Мак-Крейг закончил свои переговоры с премьер-министром.

Вновь встретившись с Мак-Крейгом, Алистер и Шимона обратили внимание, что старый горец пребывает в весьма дурном настроении. Причиной тому, как оказалось, была нерешительность и слабость достопочтенного Генри Аддингтона, сменившего на посту премьер-министра блистательного Уильяма Питта.

Нынешний премьер был не способен самостоятельно принять ни одного решения. Более того, он оказался совершенно не готовым одобрить радикальные реформы, в защиту которых выступал старый Мак-Крейг.

Однако пока все трое возвращались на Беркли-сквер, Шимоне каким-то образом удалось успокоить старого джентльмена и вновь привести его в хорошее расположение духа, в коем он и пребывал до тех пор, пока не подошло время переодеваться к обеду.

Спальня, которую отвели Шимоне в Рейвенстоун-Хаусе, была, по мнению девушки, не менее великолепна, чем комнаты, расположенные в нижнем этаже дома.

От матери Шимона унаследовала любовь к красивой мебели и не смогла сдержать восторженного возгласа при виде французских комодов в отведенной ей спальне. До этого, когда она проходила через гостиную, ее внимание привлекли позолоченные столики времен Карла II, украшенные изысканной резьбой. Они стоили того, чтобы при случае полюбоваться ими и рассмотреть повнимательнее.

Ее приказаний уже ожидали две горничные, и Шимона смогла вдоволь насладиться горячей ванной с тонким ароматом жасмина. Ванна располагалась рядом с камином, от которого исходило приятное тепло, а пахнущие лавандой полотенца, поданные ей, чтобы вытереться, усиливали ощущение блаженства.

Шимона пожалела, что не может рассказать матери обо всех этих чудесах, и снова задумалась: а одобрила бы мать ее поведение или же, как и отец, рассердилась бы за то, что дочь осмелилась появиться в доме герцога?

В герцоге Рейвенстоунском, на взгляд Шимоны, без сомнения, было что-то пугающее, но одновременно он вызывал восхищение.

И дело было не только в его привлекательной наружности или в походке — он не просто ходил, он шествовал, словно весь мир принадлежал ему, — но главным образом в утонченности и благородстве, которыми был отмечен весь облик герцога.

И весь этот богатый дом, и прекрасное его убранство как нельзя более соответствовали хозяину.

«Но почему папа говорил о нем с таким гневом и осуждением?» — недоумевала Шимона.

Пока она находила его манеры безукоризненными. Более того, ей казалось, что герцог старается, насколько это возможно, вести себя так, чтобы она не чувствовала неловкости или смущения, когда старик Мак-Крейг обращается к ней с каким-нибудь вопросом.

Конечно, рассуждала девушка, герцог старается потому, что это в его же собственных интересах. И все же нельзя не признать, что он очень мил и внимателен к ней…

Держась за перила резной лестницы, Шимона спустилась вниз. Ее не покидало легкое волнение при мысли о том, что этот вечер она проведет в обществе герцога.

Перед тем как покинуть спальню, девушка взглянула на себя в зеркало и пришла к выводу, что, если бы она и в самом деле была женой Алистера Мак-Крейга, ему не пришлось бы краснеть за нее.

Желая казаться старше, Шимона надела одно из вечерних платьев своей матери.

Оно было сшито из тончайшего темно-синего газа и прекрасно подходило к ее глазам. Кое-где на ткани поблескивали серебряные нити, а по тюлю, окаймлявшему корсаж, были разбросаны крошечные слезки бриллиантов.

Такое изысканное платье не стыдно было бы надеть на какой-нибудь прием или бал, но, к сожалению, его не видел никто, кроме Красавца Бардсли.

— Зачем ты покупаешь такие красивые платья, мама, — как-то спросила Шимона, — если ты никуда не выезжаешь, а всегда обедаешь дома с папой?

Матушка на минуту задумалась, а потом ответила:

— Это нелегко объяснить, дорогая моя… Твой отец видит так много красивых женщин, и не только у себя в театре, но и в домах знатных людей, куда его часто приглашают.

Она издала глубокий вздох.

— Меня с ним не приглашают, но я хотела бы выглядеть привлекательно — для него! Как будто и я тоже собираюсь на бал…

В словах матери было столько боли, что Шимона, не раздумывая, сказала:

— Ты всегда выглядишь великолепно, мама, в любом платье. Папа часто говорит, что для него ты — самая красивая женщина в мире!

— Мне бы хотелось поддерживать в нем это мнение, — мягко ответила миссис Бардсли. — Вот почему я и стараюсь одеться так, чтобы ему было приятно.

Шимона прекрасно поняла, что хотела сказать ей мать. Но, увы, денег в семье было не так уж много, поэтому изысканные наряды заказывались не так часто, как того желала бы миссис Бардсли…

Но как бы то ни было, хранились эти туалеты в таком безукоризненном порядке, что даже теперь, когда матери уже не было на свете, Шимона вполне могла пользоваться ими и выбрать то, что ей по вкусу.

А в правильности своего выбора девушка смогла убедиться в тот же вечер, когда вошла в гостиную.

Все трое мужчин ожидали ее, сидя у камина. Приближаясь к ним, Шимона почувствовала непреодолимое желание взглянуть в глаза герцога. Их манящее выражение, к которому она уже успела привыкнуть, притягивало ее словно магнитом.

Разговор за обеденным столом оказался еще более интересным, чем во время ленча.

Старик Мак-Крейг говорил о трудностях, которые в настоящее время испытывает Шотландия, а герцог пустился в рассуждения о спорте.

Шимона слушала все это с большим интересом, и мужчины включили ее в общий разговор, время от времени объясняя то, что девушке было не совсем понятно.

Наконец обед подошел к концу. Шимона, немного волнуясь, взглянула на герцога и произнесла: