Анри де Ренье - Первая страсть

Андре согласился. Не было никакой возможности отказаться от приглашения. Жермена бросила свою папиросу:

— Раз вы уводите господина Моваля, я пойду писать письма, одно Дюмэну и одно Сен-Савенам. Ну, господа, желаю вам приятной прогулки.

Андре Моваль удивленно рассматривал г-на де Нанселля. Он казался не человеком, но автоматом. Он стрелял с поразительной ловкостью и правильностью. Понемногу чучела покрылись черными точками. Он стрелял почти без промаха.

Разряжая свое оружие, г-н де Нанселль говорил. Он пояснял свой метод. Андре нервничал. Ему надоело присутствовать при этом нелепом занятии. Время от времени он прерывал демонстрацию г-на де Нанселля, с отчаянием восклицая: «Как это любопытно!» Андре не осмеливался показать своей скуки или уйти от хозяина дома. Г-н де Нанселль порой посматривал на него. Когда пуля попадала в то место чучела, где должен был находиться какой-нибудь жизненный орган, он улыбался:

— Ага! Вот этот был бы готов! Прямо в сердце.

Г-н де Нанселль пальцем указал на грудь Андре, потом прибавил:

— А теперь постреляем в картон.

Небольшой белый четырехугольник, с изображенными на нем концентрическими кругами, четко выделялся на чугунной доске. Четыре выстрела раздались один вслед за другим. Г-н де Нанселль медленными шагами пошел за картоном. Андре стал с любопытством рассматривать его. Все четыре пули попали в цель. Г-н де Нанселль рассеянно поглаживал приклады двух пистолетов, лежавших на зеленом сукне ящика.

— Хе, хе! Ведь недурно, не так ли? Пистолет — прекрасное оружие, молодой человек… Да, вот что, возьмите это. Вы покажете дю Вердону, если, впрочем, не захотите оставить себе… на память.

И г-н де Нанселль, с каким-то странным видом, протянул Андре четырежды простреленный картон.

Андре Моваль уезжал в четыре часа. Утром он уложил свои вещи. Накануне он в последний раз встретился с Жерменой в павильоне. Их прощание было пылким и нежным, и Андре любовно всматривался в дорогое лицо своей возлюбленной. Выходя из-за стола, она нежно оперлась о его руку при переходе в гостиную. Г-н де Нанселль был углублен в чтение газет, Жермена, развалившись, курила. Андре говорил мало. Время от времени он подходил к окну. Серое и мягкое небо отражалось в водоеме. Несколько пожелтевших листьев покрывали пятнами гладь воды. Стоял нежный осенний день. Андре было грустно. Ему было жаль уезжать из Буамартена. Все получало в его глазах новую ценность: мебель в гостиной, где в день его приезда Жермена нежно погладила его по руке, как бы давая ему понять, что напрасны все их благоразумные намерения; парк, листва которого виднелась в окна, — все трогало его. Он думал с благосклонностью даже о прислуге этого дома: об Эмиле, камердинере, приходившем будить его по утрам, об Этьеннетте, горничной, встречаемой им в коридоре, когда она выходила из комнаты г-жи де Нанселль и так смешно старалась подражать манерам своей госпожи.

Между тем, посмотрев на свои часы и отложив газеты, г-н де Нанселль поднялся. Он прошелся по террасе и сказал, возвращаясь, Андре:

— Эге! Мне кажется, у нас сегодня к вечеру будет дождь. А пока я пойду пройдусь немного. Я вернусь, чтобы проститься с вами, месье Моваль. Я распорядился, чтобы экипаж был готов к четырем часам. Не желаете ли вы прогуляться, месье Моваль?

Г-жа де Нанселль вмешалась:

— Слушайте, Огюст, не увлекайтесь так прогулками. Ступайте к своему тиру. Господин Моваль извинит вас… и прикажите развести огонь. Сегодня свежо, и я мерзну.

Эти последние часы, которые Андре и Жермене пришлось провести вместе, были сладостны. Слуга положил в камин мелких веточек. Они весело сверкали с отрывистым треском. Время от времени Андре оживлял их, подбрасывая нового хвороста. Жермена и он молчали.

Они сидели рядом, Жермена опустила свою руку в руку молодого человека.

Часы пробили три.

— Еще один час!

Они произнесли эти слова одновременно.

Андре склонил голову к Жермене. Они поцеловались. Андре прошептал:

— Будешь ли ты всегда любить меня, Жермена?

— Я люблю тебя, радость моя.

И они замолкли, прислушиваясь к маятнику часов. Спустя некоторое время Жермена проговорила:

— Вот видишь, Андре, я была права, пригласив тебя в Буамартен. Все обошлось как нельзя лучше.

Они засмеялись. Их молодой, веселый и задорный смех наполнил тихую гостиную торжеством их безнаказанности. Жермена обняла Андре за шею. Она продолжала:

— И подумать только, что я колебалась и что, решившись, я написала тебе то нелепое письмо. А ведь ты бы, пожалуй, покорился тому, чего я требовала от тебя, трусишка! Да, в сущности, ты — как Дюмэн, ты — как все мужчины. Какие же вы все осторожные! А я верю в свою звезду, приведшую меня к встрече с тобой, в свою звезду, которая всюду покровительствовала мне. Теперь ты видишь, что ничего не случается, трус!

И они снова обнялись со смехом.

Когда часы пробили половину, Андре поднялся.

— У тебя совершенно растрепалась прическа, Жермена, берегись!

Жермена направилась к зеркалу.

— Правда. К счастью, я не нуждаюсь в горничной для того, чтобы перечесаться.

И она прибавила:

— А то бы я часто не знала, что мне делать. Каково бы мне приходилось на улице Кассини, на бульваре Бертье, да и в павильоне?.. Но мне кажется, что я слышу экипаж. Ну, прощай, Андре.

— Прощай, Жермена.

И, стоя посреди гостиной, они в последний раз поцеловали друг друга в губы.

Когда вещи были уложены на брэк, Андре посмотрел на свои часы.

— Десять минут пятого. Не могу же я уехать, не простившись с господином де Нанселлем…

Они подождали еще пять минут.

— Посмотрим с террасы, не идет ли он. Вы успеете, Андре, кучер погонит лошадей. Ах, вот и он!

Г-н де Нанселль поднимался на крыльцо:

— Я немного опоздал; извините меня, но у меня сегодня была удивительно верная рука, а потом, когда я возвращался с тира, мне захотелось пройти в павильон, чтобы посмотреть, не забыли ли вы чего, молодой человек.

Г-н де Нанселль закашлялся. Он вытер лоб своей длинной рукой. Он, очевидно, быстро шел, потому что слегка задыхался. Он заговорил снова, обернувшись к своей жене:

— Ах, кстати, Жермена, вам следовало бы запретить вашей горничной носить точно такие же черепаховые шпильки, как ваши. Вот посмотрите, что я нашел в павильоне на диване.

Он порылся у себя в кармане. Андре подумал, что Жермена упадет в обморок, до того она была бледна. У нее не хватило сил протянуть руку, чтобы взять шпильку, которая упала на ступеньку крыльца и разбилась. Андре поднял глаза на г-на де Нанселля. Тот медленно оттолкнул ногой осколки черепахи. Его длинное худое лицо было непроницаемо, и Андре услышал, как он проговорил своим обычным голосом: