Сюзан Кубелка - Сброшенный корсет

— Что я хочу сделать?.. Даже не знаю, как вам сказать. Тут нужен большой кураж, но зато я гарантирую сногсшибательный успех.

— Я на все согласна.

— Я сделаю вам маленькие ожоги.

— На лице?

— Совсем крошечные. Я раскалю на свечке иголку, у вас в комнате, и несколько раз легонько уколю вас в лицо… вот и все. Больно не будет, но зато на лице сразу появятся расчудесные оспинки.

— А потом останутся шрамы?

— Можете полоснуть меня ножом, вот тут, — она показала на свою полную белую шею, — если останется хотя бы один малейший шрам. Я же не идиотка. Я уже себе делала такое. Вы видите хоть один шрам?

Она подставила мне свою правую щеку. Кожа была безукоризненно чиста.

— Ничего нет. Но как тебе это удается?

— Я мажу ранки лавандовым маслом, и через пару дней ожоги проходят без следа.

— Лизи, откуда ты все это знаешь?

— Случайно так получилось, барышня. Однажды, когда пекла пироги, обожгла в печи три пальца, а потом смазала маслом лаванды, и сразу перестало болеть, зажило очень быстро. И ни единого следа, — она показала мне свои руки. — Я тогда взяла себе это на заметку, и сейчас, если обожгусь, то сразу знаю, что делать: намажу лавандовым маслом — все как рукой снимает.

Я задумалась на секунду. Ну что ж, племянница императрицы ничего не должна бояться.

— Хорошо, Лизи, пусть будет оспа. А когда займемся этим?

— Прямо сейчас. Гувернантка уже спит. Идите к себе, а я следом за вами.

Через полчаса все было позади. Лицо мое горело, будто я упала в муравейник, но когда Лизи намазала мне щеки лавандовым маслом, боль, как по мановению волшебной палочки, исчезла.

Проснувшись на следующее утро, я насчитала на лице двадцать семь красных пятнышек величиной с игольное ушко, а в центре каждого выступал небольшой струп. Глядя на меня, действительно можно было испугаться.

Увидев эту картину, Цилли выронила поднос и с криком выбежала из комнаты. Потом пришел доктор Кнайфер, бросил на меня короткий взгляд и вынул из саквояжа лупу.

— Пожалуйста, не дотрагивайтесь, — слабым голосом произнесла я.

— Это быстро, — он поднес лупу к моей щеке, молча кивнул и принялся внимательно рассматривать пятна.

— Ожоги, — наконец произнес он. — Любезная барышня, сейчас не время для свадьбы.

В этот момент, прижимая обе руки к сердцу, вошла тетушка. Она была страшно взволнована.

— Бедное дитя, что случилось? — еле дыша спросила она. — Дорогой доктор, это опасно?

— Да. Прямо надо сказать, даже очень, милостивая госпожа.

Тетушка Юлиана, побледнев, оперлась о стену.

— Редкая разновидность ветрянки.

— Оспа? — закричала тетя. — Она останется обезображенной?

— Нет, милостивая госпожа. Это редкая форма ветрянки, болезнь не заразная, все скоро пройдет, никаких шрамов не останется, но только если… — он сделал театральную паузу, — если дать больной полный покой…

— И сколько длится такая болезнь?

— Две-три недели.

— Так долго?! Бедная Минка! Доктор, вы позволите?..

— Разумеется. Можете подойти.

Тетушка Юлиана на цыпочках подошла ближе, посмотрела на мое лицо и в ужасе отпрянула:

— Пресвятая Мария! Что у нее за вид?! — Она достала флакончик с нюхательными каплями и долго вдыхала их. — Не смотрись в зеркало, Минка, иначе тебя хватит удар. Покажи-ка мне язык.

Я высунула язык. Тетушка Юлиана с интересом изучала его.

— Очень странно. Язык совершенно чистый.

— Язык в порядке, — заботливо сказал доктор Кнайфер, — и при данной разновидности ветрянки температуры нет. Вот почему болезнь не заразна.

Тетушка Юлиана схватила мою руку.

— Совсем не горячая, — сказала она и погладила мои пальцы. — Не делайте из меня дурочку. Тут дело нечисто. Так не бывает, чтобы человек в полном здравии ложился спать, а на утро встал бы с такой физиономией, причем без всякой температуры да еще с чудным розовым язычком. Что это ты натворила, душечка? Признавайся.

— Такая болезнь может случиться от страха.

— Что значит: от страха?

— А что, если ваша племянница еще не готова к замужеству?

— Но почему?

— Потому что слишком молода.

— Слишком молода? Для такой блестящей партии? Для такой завидной партии нельзя быть слишком молодой.

— Нет, можно, милостивая госпожа. Я бы свою дочь никогда не отдал замуж до двадцати пяти лет.

Тетушка Юлиана вздохнула.

— Минка, посмотри на меня. Ты не хочешь стать баронессой?

— Нет, не хочу.

— Ты хорошо все обдумала?

— Всю ночь думала об этом, дражайшая тетушка.

— Значит, план битвы меняется? Ну что же, пусть так. Дорогая моя Минка, не волнуйся, выздоравливай и ни о чем не думай: ни о генерале, ни о епископе, ни о том, что скажут люди. Я позабочусь обо всем.

— Очень благородно, — заметил доктор Кнайфер и с восхищением посмотрел ей в глаза. — Как вы хорошо сказали! Мои комплименты! Вы очень мудрая женщина.

— А что мне остается? Девочка унаследовала наше фамильное упрямство.

Она послала мне воздушный поцелуй и, судорожно обмахиваясь веером, вместе с доктором засеменила к двери.

«Как дальше развивались события, ты, моя дорогая Аннерли, в общих чертах знаешь. Если бы я тогда, будучи пятнадцатилетней девочкой, вышла замуж или согласилась на похищение, как много прекрасного и волнующего я упустила бы в своей жизни!

Генерала мы кое-как ублажили. Он уехал в Нормандию, где в течение года ждал меня, но напрасно. Габора я не видела целую вечность. Кстати, его отец сделал все возможное, чтобы сын не остался служить в Эннсе. И на ком же, как ты думаешь, женился Габор? — На Эльвири, а ее сводная сестра Сари стала четвертой женой генерала и баронессой фон Бороши. Сейчас мы все хорошие друзья, а точнее, добрые родственники. Мы часто видимся в Венгрии или в Вене. Но расставание далось тогда совсем не легко. Семейство Фогоши больше не вернулось в Эннс, а Габор как в воду канул — не писал, нигде не появлялся, как будто его не было в живых.

После той ночи в борделе я уже была не так сильно влюблена в него. В мыслях о нем я не витала в облаках. Любовь прошла. И все же это был тяжелый удар. Мои ожоги вскоре полностью зажили — в течение двух недель я смазывала их лавандовым маслом, и никаких следов не осталось, Лизи была права. Но я чувствовала себя одинокой и покинутой, заболела гриппом, ослабла, стала бледной, меня абсолютно ничто не радовало. Я доставила много беспокойства моим близким. И кто, как ты думаешь, стал моей спасительницей? Принцесса Валери! „Наше бедное дитя поедет к нам в Баварию, — заявила она, — там мы ее поднимем на ноги“.

Как тебе известно, принцесса любит все новое и неизведанное. Я согласилась. Мы с Эрминой отправились в Верисхофен, вверив свою судьбу в руки священника Кнайпа. Тот изобрел новый метод лечения, впрочем, весьма рискованный, и мы без оглядки доверились ему.