Патриция Хортон - Королевская страсть

— Что значит garde-infantas?

— То, что ты называешь фижмами. Можешь себе представить, во что превратятся балы, если все дамы нацепят на себя подобные металлические конструкции? — Бекингем согнулся от смеха.

Барбара повеселела, с приятным удивлением отметив, что еще не разучилась смеяться. Но внезапно смех ее оборвался. Самый главный вопрос еще не был задан. Она взяла Бекингема за руку и спросила:

— Ну, а как она… Катерина?

— Она страшна как ведьма. У нее оттопыренные уши и зубы торчат, как у лошади.

Лицо Барбары вспыхнуло.

— Благодарю тебя.

— Я здесь не при чем… Благодари доброго Бога, который мудро распорядился, чтобы все принцессы были уродинами.

Барбара взглянула на него с чувством глубокой признательности. Несомненно, он один из самых красивых кавалеров в Англии: высок и хорошо сложен, светлый пудреный парик, локонами спадающий на плечи, очень идет его тонкому благородному лицу, над изящно очерченным ртом темнеет тонкая полоска усов, глаза горят таким теплым светом, когда он смотрит на Барбару.

Барбара, точно котенок, потерлась лицом о его плечо и сказала: — Мне так одиноко в эти дни, Джордж.

Их родственное общение обычно напоминало словесную дуэль, остроумную и веселую, но далеко не безобидную. Они мило покусывали друг друга, не стесняя себя выбором тем, и каждый был рад задеть другого. Однако, как только внешний мир начинал угрожать им, они без слов объединялись.

Джордж обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Карл любит тебя, Барбара, в этом можешь не сомневаться.

Они немного помолчали. «Как надежны мужские руки! — думала Барбара. — Они единственная опора в этом мире. Но дороже всего руки любимого, а когда их нет?.. В кольце мужских рук женщина уверена в жизни, ей не страшны любые невзгоды».

Она благодарно взглянула на Бекингема, и он поцеловал ее нежнее, чем подобало бы родственнику, затем отстранился и сказал с легким смешком:

— Прости, я должен вернуться в лабораторию. — Он был страстным химиком. — Ле Канн привез новые приборы, о которых мы давно мечтали.

— Говорят, ты ищешь философский камень? — с любопытством спросила Барбара.

Философский камень представлял собой некий мифический минерал, который якобы мог превращать любой металл в золото. Глаза Барбары заблестели, когда она вообразила Бекингема, окруженного грудами золота.

Бекингем усмехнулся.

— Это занятие для дураков. Я не пытаюсь добыть себе богатство таким образом. — Он направился к выходу, но внезапно обернулся к ней. — Где ты будешь сегодня вечером? В Уайтхолле или на Кинг-стрит?

— На Кинг-стрит.

Бекингем кивнул.

— Я пошлю тебе то, что всегда будет твоим богатством. — Он взмахнул шляпой и удалился.

Барбара задумчиво глядела ему вслед.

«Наверное, он собирается прислать подарок, чтобы скрасить мое одиночество. Ах, иногда он бывает необыкновенно милым!»

Спустя несколько часов слуги внесли в комнату Барбары огромное зеркало, сказав, что его прислали от герцога Бекингема. Барбара вспомнила, что Бекингем и Ле Канн стали искусными зеркальщиками. Их творения не уступали венецианским.

Какая изысканность, думала она, глядя на себя в зеркало. Какой тонкий комплимент: «Я пошлю тебе то, что всегда будет твоим богатством!»

Внезапно она смутилась. Может быть, он пошутил в своей обычной манере, решил поддразнить ее? Может быть, красота ее увяла? Дрожа от страха, она приблизилась к зеркалу.

Женщины — рабыни его величества зеркала. Бессчетное число раз на дню они должны советоваться с зеркалом, чтобы убедиться, в порядке ли их туалет, не растрепалась ли прическа… Но красивая женщина, тем более женщина, живущая за счет своей красоты, — рабыня вдвойне. Зеркало отражает ее судьбу — хорошую или плохую. Неужели она начала стареть?

Старость уже начала страшить Барбару, хотя она только что простилась с юностью. Она разглядывала себя безжалостно, со всей беспристрастностью. На карту была поставлена жизнь. Наконец вздох облегчения вырвался из ее груди. Несмотря на то что беременность была заметна, фигура ее не потеряла привлекательности. Упругая грудь, точеные плечи. Лицо лучится мягким светом приближающегося материнства.

Она успокоилась и еще раз мысленно поблагодарила Бекингема за утонченный комплимент. Карл, наверное, подарит мне изрядную сумму денег, когда родится малыш, думала она, и я отдам половину Бекингему, чтобы он смог раздать часть своих бесконечных карточных долгов.

Тихонько напевая, она подкрасила и припудрила лицо, завершая туалет. Нынче вечером Барбара собиралась в театр. Она должна показать, что ее абсолютно не волнует свадьба короля.

В то время как Барбара тосковала в своем доме на Кинг-стрит в ожидании разрешения от бремени, Карл и Катерина путешествовали из Портсмута в Гемптон-Корт, где им предстояло провести медовый месяц. Они прибыли туда 29 мая 1662 года, в день рождения Карла. До Барбары дошли известия о благополучном окончании путешествия, и она весь день читала любовные письма Карла к ней, плача оттого, что не может провести с ним день его рождения.

«Катерина! — с презрением воскликнула Барбара. — Благодаря своему рождению, своей королевской крови она захватила все то, чего я добилась своим умом и красотой. Я заслужила любовь Карла, а она заняла мое место рядом с ним».

Королевская карета подъезжала к Гемптон-Корту. Взгляду Катерины открылся прекрасный вид на Гемптонский дворец. Она была очарована. Воды Темзы темнели, переливаясь на заднем плане, создавая фон для роскошного красно-кирпичного здания. Строго говоря, Гемптон-Корт был загородным особняком, совершенно не похожим на большие дворцовые комплексы Виндзора или Уайтхолла. Изначально он принадлежал кардиналу Уолси. Это роскошное здание отличалось также изысканностью и богатством интерьеров, что вызвало сильнейшую зависть у Генриха VIII, и Уолси пришлось подарить дворец королю.

Катерина в порыве восхищения сжала руку Карла. Карета по мосту, переброшенному через ров, проехала в главный внутренний двор и остановилась у ворот Анны Болейн, у подножия лестницы, ведущей в Главный зал.

Карл помог Катерине выйти, и они поднялись по широким каменным ступеням лестницы, по краям которой стоял навытяжку почетный гвардейский караул в парадных мундирах. Карл с высоты своего роста поглядывал на светящееся счастьем лицо Катерины и думал, что медовый месяц с этой девочкой может оказаться захватывающим.

Катерина вступила под своды Главного зала и замерла в благоговейном восторге. Зал потрясал уже своими размерами — сто шесть футов в длину, сорок в ширину и шестьдесят футов в высоту. Ее взгляд взлетел к великолепному потолку с лепным орнаментом в стиле Итальянского Ренессанса. Все деревянные части потолка были отделаны золотом.