Елена Арсеньева - Карта любви

— Ну вот теперь и встретился, — невнятно, сквозь слезы пробормотала Юлия.

— Что? — изумился Толь.

— Ничего, — шепнула Юлия. — Дай ему Бог царство небесное!

— Дай Бог! — эхом отозвался Толь.

— Я слышала, фельдмаршал будет похоронен в России? — робко спросила Юлия.

— Да, такова была его воля, — кивнул Толь. — Тело по вскрытии будет набальзамировано и отправлено в Петербург, только сердце предадут земле в Пултуске. Эта могила будет вдохновлять солдат, которые будут знать, что сердцем их командующий с ними.

Юлия всхлипнула, не в силах ничего сказать. Она хотела спросить, зачем новый командующий призвал ее к себе столь неотложно, однако считала неудобным сразу заговорить о себе. Генерал помог ей:

— Вы, графиня, верно, в недоумении, зачем я желал говорить с вами?

Она кивнула.

— Беда в том, что в кончине командующего есть нечто, непосредственно касающееся вас.

— Как же это может быть?! — изумилась Юлия.

— Пока не знаю… — медленно проговорил Толь. — Но попытаемся понять вместе. Я сказал уже, что покойный всем винам предпочитал воду. Вы знаете — то в нашей, то в польской армии вспыхивает холера. Она как бы мечется туда-сюда, не зная, какую добычу хватать. У нас мало возможностей от нее беречься: в войсках воду для питья кипятить затруднительно, однако в ставке все повара и денщики соблюдали сей указ доктора Коха неукоснительно. Не-у-кос-ни-тель-но! — значительно подняв палец, повторил Толь. — И к столу графа подавалась кипяченая вода, и у его постели стояла такая же в особенно красивом турецком кувшине, который граф возил всегда с собою в память о Балканских победах. Это был подарок супруги его покойной. Нынче ночью, когда мы уже видели близкую кончину Ивана Ивановича, — голос Толя при этих словах чуть дрогнул, и Юлия поняла, что Дибич был для него не только начальником, но и другом, — да, так вот… он попросил пить. Я схватил этот кувшин, налил стакан, однако умирающий отвернулся. «Нет, — проговорил он слабым голосом, — утром пил… гадость…» Я отставил стакан не думая. А потом, под утро, уже когда увидел, как врач закрывает глаза покойному, я в волнении схватил сей стакан и поднес к губам, чтобы освежить пересохшее горло. И с отвращением отставил, пораженный отвратительным — даже не гнилостным, а трупным запахом сей воды. Чудилось, сама смерть затаилась на дне стакана! Конечно, это была сырая, не кипяченая вода, хотя как она там оказалась, мы не представляли. Позвали повара, и он сообщил, что близ дома, в ограде, есть колодезь, в коем поначалу была прекрасная вода, но несколько дней назад она так протухла, что даже лошади ее не желали пить, а потому для кухни и стола носили воду с другого конца улицы. «Не иначе, — сказал сей человек, значительно выкатив глаза, — кто-то заговорил водицу недобрым словом — вот она и протухла». Русский народ поэтичен и суеверен, — заметил Толь как бы в скобках. — Однако я не верю в заговоры. Я приказал немедля вычерпать колодец… и что, вы думаете, мы обнаружили на дне его?

Юлия слабо помотала головой, предполагая самое ужасное. Ее догадка сбылась.

— Мы нашли там два трупа польских уланов, и доктор Кох даже по останкам сделал вывод, что у них присутствовали все признаки холеры!

Юлия нервно сглотнула, подавляя тошноту.

— Боже! — ахнула тихонько. — Значит, главнокомандующий умер из-за этой воды? Да ведь так можно уморить всю армию!

— Армию — не армию, но штаб уж наверное. Очевидно, у поляков вспыхнула в полках холера, и они, отходя из Клешева, оставили нам это наследство, предположив, что из-за удобного расположения и обширности сего дома он непременно будет выбран под штаб и резиденцию командующего. Мы должны благодарить предусмотрительного повара, запретившего брать гнилостную воду, и доктора Коха, велевшего пить кипяченую.

— Но как же тогда попала дурная вода к фельдмаршалу?! — воскликнула Юлия. — Случайность? Кто-то недосмотрел?

— Если бы так! — вздохнул Толь. — Денщик его высокопревосходительства едва не наложил на себя руки от горя, но клялся всеми святыми, что брал на кухне только хорошую, кипяченую воду. Я поверил ему: он был бесконечно предан покойному.

— Значит, кто-то… — заикнулась Юлия.

— Значит, кто-то другой. И весьма мало вероятия, что сделано сие было по неведению: колодец стоял закрыт. Только намеренно, украдкою могло быть содеяно сие… зло-на-ме-ре-нно! И выстрел был сделан очень метко, что выказывает недюжинный ум и смелость человека, свершившего сие злодеяние.

— Но кто же это мог?! У кого хватило лютости?!

— Мы допросили всех и выяснили: помощник повара видел новую служанку, идущую позавчера вечером в комнату фельдмаршала с кувшином в руках.

— Новую служанку?! Это Баську мою, что ли? — догадалась Юлия. — Да ну, мало ли что она могла нести, зачем идти. Вы бы ее спросили.

— Мы хотели спросить, — проговорил Толь, испытующе глядя на Юлию. — Да вот незадача: нигде не могли отыскать ее. Господин Добряков вспомнил, что взял ее от вас. Оттого я и призвал вас, графиня, чтобы спросить: не появлялась ли Баська у вас вчера вечером? Не просилась ли обратно?

— Вчера вечером? — Губы Юлии задрожали. — Нет, вчера вечером приехал мой муж, но Баську я и в глаза не видела. А к тому же, если все именно так, как вы предполагаете, разве пойдет она ко мне? Ведь у меня ее станут искать в первую голову — как вы и сделали. Нет, она или уже далеко от Клешева, или затаилась где-то.

— Очень умно, — одобрительно кивнул Толь. — Но где затаилась? Возможно, в месте, где работала прежде? Вы от кого наняли ее, графиня?

— Право, не знаю, — пожала плечами Юлия. — Клянусь, не знаю! Баську привел Антоша, денщик графа Белыша. Я сию же минуту отправлюсь домой, узнать. И тотчас сообщу вам.

— Добряков будет сопровождать вас, — произнес Толь, и Юлия ушла, так и не поняв, то ли Добряков придан ей для скорости доставки известия о Баське в штаб, то ли оттого, что новый главнокомандующий поверил ей не до конца.

Она спешила домой, робко надеясь, что там каким-то чудом окажется Зигмунт и можно будет все рассказать ему, спросить совета. Однако дома был один Антоша.

Добряков и Юлия взялись за него так напористо, что парень немало струхнул и тут же поклялся всеми святыми, что о Баське он знать ничего не знает, ведать не ведает: она пришла в графский дом сама и с порога сказала, мол, слышала, будто господам кухарка требуется — так вот она и есть кухарка.

— Делать нечего, — сказал Добряков уныло. — Не миновать ходить по всем домам и выспрашивать про эту вашу уродину. Вот уж воистину сказано: что в сердце томится, то на лице не утаится! Каково лицо у сей Баськи было, такова и душа оказалась. Убийство! Подлое убийство!

Юлия молча кивнула ему на прощание. Тоска давила ее, да такая — не вздохнуть вволю. Какой страшный выдался вчерашний вечер, какой лютый! В то время как Юлия билась, запертая в баньке, а Ванда оставляла кровавый знак сангхани над сердцем Зигмунта, злосчастного Дибича коснулась ледяная рука смерти…