Элизабет Мотш - Правосудие в Миранже

На поляне появился еще кто-то.

Он почувствовал присутствие постороннего человека.

И это был не светловолосый безумец.

Судья обернулся и увидел женщину. Она неподвижно стояла, положив руку на белый ствол тонкой березки. Ему показалось, что это сон. Как она здесь оказалась?

Анна Дюмулен направилась в его сторону, огибая поляну по кромке леса, чтобы не топтать цветы. Она нерешительно переходила от дерева к дереву, словно боялась идти по прямой линии. Ветер трепал подол ее черной складчатой юбки и теребил отвороты скромного чепца.

Крокус в его руке напоминал птичье гнездо на пугале.

В знак приветствия она помахала ему рукой. Он ответил ей тем же.

Она удивленно выгнула брови.

— Вы тоже пришли за травами?.. Сейчас для этого не лучшая пора. Зима еще не закончилась. Но появились крокусы, — она говорила высоким, почти детским голосом.

Он звучал так необычно, что судье пришлось приложить усилие, чтобы самому сохранить свой привычный тембр.

— Да, появились крокусы.

— А я ищу лишайники.

Ее голос был совсем не таким, как накануне, и, чтобы услышать его снова, он из любопытства спросил:

— Так вы интересуетесь лишайниками?

— Да, из-за их лечебных свойств.

— …

— И вы тоже? Я имею в виду крокусы.

— Нет… Просто я немного рисую.

Он присел и осторожно опустил растение в маленький деревянный ящичек.

Постепенно на поляне сгущался белесый клочковатый туман. Женщина неподвижно стояла в нескольких шагах от судьи, и ее присутствие смущало его.

— Я хожу сюда с тех пор, как вышла замуж. Муж научил меня разбираться в растениях. Часть их он покупал в Дижоне. Но он предпочитал свежие травы…

Жаспару Данверу совсем не хотелось слушать про этого человека. И разговор прервала тягостная пауза. Он с отсутствующим видом поднялся и резким движением защелкнул замки ящичка.

— Уже цветут вязы, — печально произнесла Анна Дюмулен, — и холод им не помеха. Это хороший знак. — Она показала ему пучок тонких веточек с белыми почками и повторила: — Это хороший знак.

Только теперь судья обратил внимание на совершенство линий ее губ, но это не помешало ему отметить, что он уже слишком долго находится наедине с этой женщиной.

— Иногда сюда приходит председатель суда, — продолжала женщина. — Его интересуют грибы. Одни лишь грибы. И, конечно, он ходит в лес только осенью. Я каждый год встречаю его здесь. Но вас — впервые.

Он ответил не сразу.

— Да, я нездешний.

— Вы приехали из Парижа. Это сразу видно.

Лично ему было видно, что он находится в странном лесу наедине с красивой женщиной, которая пытается удержать его. Для чего? Конечно же, чтобы попросить помощи. А что еще могло интересовать ее? Он не богач и не красавец, зато он — судья.

— Я не понимаю, что со мной происходит, — обезоруживающим тоном произнесла Анна Дюмулен. — У них есть против меня какие-то доказательства?

— …Пока нет, я не думаю.

— Если же против меня нет никаких доказательств, тогда зачем все эти допросы?

Жаспар Данвер отвел взгляд. Что он мог ответить?

Она поудобнее взяла корзинку, с верхом наполненную папоротником, и, собираясь уходить, подобрала подол длиной юбки. Напоследок, указав на черный ящичек в руках судьи, она сказала:

— Я думала, что в Париже предпочитают большие букеты самых красивых и ярких цветов.

— Ко мне это не относится, — ответил он, испытывая облегчение от перемены темы разговора. — Я приверженец старой школы. Мой идеал — это «Лужайка» Дюрера.

Она кивнула, словно девочка, на которую произвело впечатление имя знаменитости. Разговор прервался. Он ждал, когда она уйдет. Она снова кивнула, то ли соглашаясь с ним, то ли прощаясь, и, пробормотав напоследок что-то по поводу леса, ушла. В том же направлении, что и сумасшедший.

Он пошел в сторону города, на север, и больше нигде не останавливался. На разбитой дороге в углублениях, оставленных копытами лошадей и колесами телег, местами поблескивал лед, напоминая, что зима еще не до конца сдала свои позиции, хотя на обочинах уже пробивались ростки лесной земляники. Виноградники карабкались вверх по каменистым склонам холмов, на узловатых лозах только начала появляться первая зелень. Обрабатывавшиеся раньше участки теперь заросли вездесущим колючим кустарником, который, дай ему волю, вмиг погребет под собой плодородные земли. Немногочисленные виноградари работали на своих наделах, окутанных нежно-зеленой дымкой молодой листвы и новых побегов виноградной лозы.

Через просветы в облаках робко выглянуло солнце. Впереди стали прорисовываться смутные очертания замка, потом из дымки проступили стрельчатые арки башни Сен-Марсель. Жаспар Данвер пытался не думать ни о чем, и ему это удалось. На какое-то время размеренная ходьба позволила ему забыть обо всех проблемах. В такт шагам добытый крокус перекатывался в черном ящичке, словно плененный зверек.

Колокола церкви Святой Благодати громко прозвонили полдень, оглушая лошадей у коновязи и снующих на паперти женщин, одетых в черные платья.

Ничуть не меньше шума было и от многочисленных посетителей «Золотого Льва», расположенного буквально в двух шагах от церкви.

При появлении судьи толпа расступилась, хоть он был одет в цивильное платье, но его черный ящичек привлек всеобщее внимание и породил шушуканье среди завсегдатаев трактира.

Вторник являлся мясным днем, и наплыв клиентов в этот день был особенно велик. Хозяин трактира и его супруга хлопотали у огромного очага. Трактирщик, быстрый и круглый, как волчок, время от времени тыкал ножом в тушу барана, который жарился на вертеле, отчего мясо истекало ароматным коричневатым соком. Не сходя с места, трактирщик делал между ребер туши надрезы, начинял их скатанными шариком травами и при этом успевал осыпать проклятьями своего помощника. Коломбан стоял, прислонившись в дверному косяку, и тянул за пропитанную жиром веревку, приводившую в действие систему блоков. Рядом супруга трактирщика обменивала тонкие сочные ломти мяса на звонкую монету, тщательно пересчитывая полученные от клиентов деньги. Утоптанная земля была пропитана бараньей кровью и плевками, к которым принюхивались вертевшиеся под ногами собаки. Жареная туша скворчала на огне и стреляла брызгами горячего жира, веселя толкавшихся в нетерпеливом ожидании выпивох с багровыми лицами.

— Ах, ваша светлость! — вскричала трактирщица, завидев судью. — Мы оставили вам сердце и печень! Хозяин не знал, куда вы подевались. Я сказала ему, что тоже не знаю, где вы.

Она увидела черный ящик и шмыгнула носом. Судья смотрел поверх ее головы. Женщина не сводила с него глаз. Он хотел пройти мимо, но толстуха загораживала проход. Наконец она великодушно указала подбородком на одного из клиентов.