Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

— Да.

— Не вспоминаете ли, как вы выхваляли пред княгиней дочь графа Собеского?

— Да.

— Ну, в соседней комнате находился молодой человек, который чувствовал себя нездоровым, и этот человек был я!

— Так.

— С моей постели я слышал ваш разговор и не пропустил ни одного слова. Все, что вы рассказали о прелести и добродетелях вашей милой, зажгло в моем сердце горячее желание ее видеть. Я искал случая, который скоро представился на празднике, где мы и познакомились. По сделанному вами портрету я отличил ее среди ее подруг, и сказать вам правду, ваша кисть оказалась слаба. Какое интересное лицо! Говорил я, восхищаясь ею. Какой изящный стан! Какой благородный вид! Какой чудный цвет лица! Сколько кротости в чертах лица! Сколько нежности во взгляде! Какая тонкость в улыбке! Сколько грации в движениях! Сколько скромности во всем! Я с наслаждением вглядывался в нее и старался разобрать в ее чертах все, что я знал о достоинствах ее души. В то время, как вы забавлялись возле кокетки, Люцила пришла и села в угол; я. Не упускаю этой минуты, чтоб вступить с нею в разговор. Я подошел к ней. В течение нашей беседы я удивлялся живости, тонкости, приятности ее ума; я видел, как я думал, в ее особе все, что может сделать счастливым человека, негрубого и чувствительного. При ней я чувствовал, как мое сердце непреодолимо к ней влечется. Моя любовь развивалась с такою быстротой и силою, что я на мгновение забыл даже, что у ней есть поклонники, и не мечтал более ни о чем, как поздравить себя с такой добродетельною склонностью. Самообман не продолжался долго. Но так как мы все склонны естественно себе льстить, пусть это безумие, пусть гордость, но я не отчаивался вас заместить. Я чувствовал однако, что это не так-то легко. Чтобы успеть, надо было ухаживать, добиться доверия и раньше чем претендовать на титул милого сделаться другом. Такое решение было бы без сомнения самым благоразумным, но не оно требовалось моим нетерпеливым сердцем: я хотел скорее добиться всего. Не дерзая сделать ей признание лично о выборе, сделанном моим сердцем, я возложил эту задачу на мое перо; я предложил ей мою руку и получил ответ, который я вам сообщил. Письмо Люцилы поселило во мне тревогу. Однако, хотя я прекрасно видел, что не должен рассчитывать на возврат нежности, ее отказ только раздражил мою любовь и смутил мой рассудок; подгоняемый этим безумием, я думал только о средствах обладать ею, чего бы это ни стоило. Тем не менее рассудительность вернулась ко мне на мгновение, и я размышлял так: — Сердце ее не свободно. Женюсь ли я на женщине, которая не любит меня вовсе? Нет, нет! Воспоминание о том, кого она любит, ее проследовало бы в моих объятиях, и ее холодные ласки были бы мне пыткою. Но так отказаться от нее — мое сердце не было способно на тяжелую жертву. Какое предпринять решение? Между тем, как я колебался, луч надежды проник в мою душу. Может быть, говорил я себе, ее склонность к моему сопернику не очень сильна: раз моя будет сильна, она изменит ее. Заботы, которые я приложу, чтобы ей нравиться, принудят ее меня ценить; затем я добьюсь ее доверия, дружбы, а когда живут вместе, от дружбы до любви переход не велик. Я составил план ее похищения, решившись погибнуть или добиться своего. Вы знаете успех этого безрассудно дерзкого предприятия. Пусть будет все забыто, прибавил он, протягивая мне руку; я не хочу более смущать вашу любовь: я был вашим соперником, теперь буду вашим другом.

— Я принимаю вашу дружбу, если только она искренняя, и если дар ваш не хитрость, которою вы подготовляете себе случай дойти до цели. Но мало было бы выгоды смущать мое счастье: помните, что Люцилу возьмут у меня только с жизнью.

— Я оскорбился бы вашими несправедливыми подозрениями, если бы сам не дал вам повода жаловаться на меня; но помните, с своей стороны, что никогда мое сердце не знавало притворства и подлости. Слабость, в которую повергла меня потеря крови, почти потушила мое страстное чувство к вашей владычице. В эти минуты спокойствие я много размышлял, и, по-видимому, совершенно излечился. В настоящее время душа моя спокойна, но в доказательство моей искренности я отказываюсь видеть вашу милую.

— Так как я вижу в вас честного человека, то мне стыдно бы было быть менее великодушным, чем вы. Не только я не требую, чтобы вы отказались видеть Люцилу, но прошу вас сделать мне удовольствие откушать у меня завтра: вы будете обедать с нею. Люцила вам легко простит ваше намерение ее похитить во внимание тех обстоятельств, о которых вы только что сообщили, хотя она конечно была бы в отчаянии, если бы вы имели успех: и я думаю, что вы оба не будете иметь ничего против более близкого знакомства.

После учтивости с той и с другой стороны, он раскланялся.

Что тебе сказать? Поскольку я могу судить по этой пробе, мне представляется, что этот молодой человек получил от природы душу, доступную нападениям самых сильных страстей, в соединении с очень возвышенным характером. Он отдается порыву желаний, но он не всегда бывает глух к голосу рассудка: он признает долг и умеет ему подчиниться.

Варшава, 11 августа, 1769 г.

Вчера я отправилась с Люцилой и ее милым рано утром смотреть охоту сетями в полях Даско. Сказать по правде, я не имела никакой охоты; я хотела только, чтобы Густав пришел меня будить.

Хотя мне не приходится жаловаться на мою наружность и хотя одной привлекательности моих прелестей было бы вполне достаточно, все же я хотела быть красивой, как только могла. Я вскочила с постели на рассвете, привела себя в порядок, не забыв конечно приятных ароматов; потом снова улеглась в ожидании милого мальчика, озаботившись все же открыть занавеси, чтобы пропустить свет.

Я мечтала с открытыми глазами, когда слуга пришел мне доложить, что время вставать. Немного спустя я услышала стук в дверь дома: Густав!

Уже Люцила кончала одеваться и думала, что я тоже уже готова; чтобы не ждать, она послала Потовского меня поторопить. Слышу, как он поднимается — и тотчас сдвигаю одеяло к ногам, выставляю ногу; одна рука венчала голову, грудь была открыта, и небрежно наброшенная простыня прикрывала остальное.

Так почти изображают художники прекрасную Ариадну, когда ее нашел Вакх.

Дверь моей комнаты отворяется. Он подходит тихо, раздвигает занавеси кровати.

Я притворилась, что сплю, ожидая, что он меня покроет поцелуями. Кто другой, застав меня в таком положений, мог бы подавить свои любовные восторги? Но этот холодный смертный, поверишь ли, не тронул меня даже пальцем. Никогда не видела такого полного отсутствие предприимчивости, сметки и страстности.

— Так-то, прекрасная ленивица, — сказал он громко, — вы пользуетесь свежим утром?