Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

Мать предлагает мне отправиться с нею на несколько дней за город подышать свежим воздухом. Приезжайте и вы, Густав; без вас, я не могу нигде вкушать наслаждения.

Вторник, утро, улица Брести.

В последнюю неделю я получить от Люцилы приглашение провести с нею и ее матерью несколько дней за городом. Я полетел туда тотчас же на крыльях любви.

Ты не сможешь себе представить, как оправилась моя милая в такое короткое время.

Удовольствие и радость были единственными ее врачами, и каково их могущество! Они уже осушили ее слезы и снова водворили смех на ее уста. Уже погасили лихорадочный жар в ее жилах, возвратили гибкость ее органам и крепость всему телу. Силою их, ее цвет лица начинает оживать, глаза снова загораться прежним огнем, кожа приобретать прежнюю свежесть — сказали бы, что она помолодела.

Вскоре я увижу, как снова оживится ее грация, как расцветут ее прелести, и красота ее выйдет сияющей из облаков, которыми закутывала ее печаль.

После того как рок так жестоко посмеялся над моими надеждами, я начинаю наслаждаться несколькими спокойными минутами.

После ужасного положений, в которое меня поставил страх потерять Люцилу, я чувствую сильнее наслаждение обладать ею. Сказали бы, дорогой Панин, что бог влюбленных отмериваете им счастья по их мукам.

Но что это за таинственные узы, которые так приковывают меня к этой девушке? Что за непобедимое очарование, заставляющее беспрестанно созерцать ее и находить наслаждение только возле нее.

Я, однако, не совершенно свободен от беспокойства. Воспоминание о моих прошлых муках еще свежо во мне.

По временам борясь между надеждой и страхом, я созерцаю молча мое счастие; я спрашиваю себя, не сон ли это? Я трепещу, чтобы какие-либо непредвиденные обстоятельства не обратили еще в слезы восторги моей радости.

Нет, дорогой Панин, я буду вполне счастлив лишь тогда, когда Люцила будет соединена со мною неразрывными узами.

21 апреля 1771 г.

Мы удалились в замок Минско, чтобы там закончить приготовления к свадьбе и несколько успокоиться.

Заботы бегут из этих мест, никакая мрачная мысль не дерзает к ним приблизиться; сладостный мир течет в наши сердца; ничто не может смутить моей радости.

Люцила вернула себе цветущее здоровье, юношескую свежесть, живость, веселость; вся ее грация восстановилась; она даже похорошела: в ее глазах что-то, не знаю, небесное, в голосе ангельское, в наружности что-то божественное.

Пламя ее любви по-прежнему чисто, но теперь Люцила дарует любви то, что позволяет стыдливость. Она не противится более моим нежным ласкам, с готовностью отдается моим нежным желаниям и делит мои восторги.

Если я любовно сжимаю ее в моих объятиях, я чувствую, как ее сердце трепещет от наслаждения; если жму ей нежно руку, ее теплая ручка отвечает нежно моей; если я срываю поцелуй с ее румяных губ, они возвращают мне его.

О, сладостное несопротивление двух, отдающихся друг другу сердец! Чары чувствительных душ! Сегодня только я научился вас познавать. Возле нее, дорогой Панин, самые заветные мои желание, по-видимому, исполняются; мое сердце тает от радости, дни текут, как мгновения и в восторгах моего восхищения я верю, что боги завидуют моей судьбе.

Скоро траурные одежды сменятся праздничными, скоро я соединюсь с Люцилою, чтобы уже более не расставаться; скоро я помещу ее на брачное ложе.

Мое счастье начнется, чтобы кончиться только с жизнью.

Мысль о таком сладостном союзе меня приводить в восторг: все моменты упоительной жизни и все восхищение двух влюбленных сердец представляются моей погруженной в упоение счастьем душе.

Приди, дорогой друг, приди разделить мою радость

Рукопись заканчивается на этом. Последняя страница с пятью последними строками произведения оторвана, вероятно, каким-нибудь сумасбродным собирателем автографов еще в то время, когда рукопись составляла часть библиотеки Эме Мартена. Этот недостаток, впрочем, для читателя не слишком ощутителен, так как развязка романа налицо.

Примечание французского издателя.

Музыкальный инструмент, род лютни