Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

Подобный падающему от усталости каторжнику, уже давно я веду жизнь беспокойную и полную тревог; было бы время вкусить немного покоя. Теперь, когда все привязывавшие меня к свету узы порваны, когда я пресыщен его блистательными безумствами и обманулся в его пустых химерах, кто помешает мне в этих местах основать мое пребывание и отдаться здесь мирному уединению?

Я был еще занята моими мыслями, когда дошел до моего смиренного крова, и сон пришел только очень поздно прервать их течение.

Наутро я довольно рано уселся напротив подножья скалы, которая мне повторяла вчера звуки трогательного голоса.

Было уже поздно, а эхо хранило еще молчание: моя печаль была чрезмерна. Но вдруг это молчание было прервано вчерашними песнями. Они показались мне более вразумительными.

Я подошел ближе, чтобы лучше слышать, но был остановлен широким рвом, который окружал парк. Я заметить на заднем плане замок, откуда, по моему суждению, звуки должны были исходить; они прекратились раньше, чем я бы желал.

Ночь уже начинала раскидывать свой черный плащ, и уже я грустно повернул к моей хижине, когда этот жалобный голос вновь раздался ясно в воздухе. Я останавливаюсь.

— А, вот она опять! — говорил я себе. Как люблю я слушать ее вздыхающей среди этой глубокой тишины! Как сердце мое трепещет от наслаждения! Ах, знает ли она о чарах, какие разливает она вокруг себя! Нежная Филомела, как ты, душа, раненая раздирающей ее стрелой, я пытаюсь обмануть мое горе. Мы устремляем вместе наши голоса к небу и свидетелями наших жалоб имеем лишь звезды.

Возвратись домой, я первым делом озаботился спросить об имени владельца замка. Мой хозяин, хотя живет на его земле, не мог мне этого сказать; он знал только, что владелец отсутствует уже несколько месяцев; к тому же он не знал никого, кроме управляющего там.

На следующий день я отправился один на привычное место еще ранее, чем накануне. Я проследил издали ров и заметил, что он не обходит вполне замка, и что к последнему можно приблизиться сзади; затем я удалился. Весь этот вечер голос не был слышен: я был в горе.

— При этом голосе, говорил я себе, я не чувствую своих бедствий. Небо, по-видимому, позаботилось дать мне это сладкое утешение. Но увы! Оно было последним, которое я еще вкушал. Я слишком ему предавался, и чтобы привести меня в отчаяние, жестокий рок лишает меня его.

Как только стемнело, я дерзнул пойти к подножию стен, замыкавших несчастную, в надежде все же ее услышать.

Когда я был очень близко, я усмотрел чрез амбразуру свет. Я подхожу в трепете, прикладываю ухо и не слышу ничего, хочу посмотреть, но не могу достать амбразуры. Я ищу камня, чтобы подняться, приставляю его тихонько к стене и становлюсь на него.

Сначала я не заметил ничего, кроме горевшего светильника. При бледном его свете я скоро различил развалины античного здания. Я был охвачен ужасом при виде мрачного места, где царило глубокое молчание.

Вдруг проник туда более сильный свет, и я заметил длинную сводчатую залу, всю наполненную гробницами. Боже, какое представилось моему взору зрелище! Негритенок с факелом предшествовал женщине в длинном развивающемся платье, с наброшенным на лицо покрывалом. Она выступает медленно с венком из цветов в руке, склоняется над урной и заключаете ее в объятия, испуская глубокие вздохи.

Я смотрел на нее в молчании с сердцем, охваченным неясностью.

Она долго оставалась в этом положений; наконец подымается, отираете глаза белым платком и венчаете урну цветами, произнося жалобным голосом следующие слова:

— «Его нет более, который не должен бы был умирать совсем! Его благодетельное сердце было другом всего мира, а ему пришлось страшиться ненависти. В то самое время, когда он получал наслаждение от прощения других, он пал под ударами мести!

Ах! Повсюду, куда молва принесет его имя и расскажет о его смерти, он получит от чувствительных душ выражение сожаления! Радость иссякла навсегда в моем сердце; для меня существует одно лишь наслаждение—умиляться его судьбою и приходить думать о нем среди могил. Что не может он видеть, как текут мои слезы, слышать мои вздохи, принять мою душу, готовую отделиться от тела! Увы! Я надеялась, что его руки закроюсь мои глаза, а именно мне пришлось собрать его прах. Дорогая тень, прими последние дары, которые приносит тебе моя любовь!»

Небо, какое неведомое возбуждение поднялось во мне при звуках этих слов! Мой организм был скован наслаждением, сердце стихло от радости, я остановился на мгновение, чтобы придти в себя, я думал, что слышу Люцилу.

Но внезапно образ Люцилы в объятиях смерти представляется моему мысленному взору, таинственный ужас охватывает целиком мое сердце, кровь стынет, холодный пот струится по лбу, невольный овладевает мною трепет, мои колени подгибаются, и я падаю без сознания.

В конце нескольких часов я прихожу в себя от обморока. Я не знаю где я. В полу-сознании еще, я провожу вокруг себя отяжелевшими руками и чувствую сырую землю. Я поднимаю глаза и замечаю звезды; я думаю, что меня околдовали. Наконец я прихожу в сознание наподобие человека, пробуждающегося от тяжелого сна.

Мне было холодно и сильно не по себе, я хотел переместиться на камень, который служить мне недавно подножкою, но с трудом мог двинуться. У меня было желание уйти, но как совершить путь? И, если бы я был в состоянии это сделать, как распознать дорогу?

Итак нужно было ждать зари. Она наконец пришла.

Я подымаюсь с трудом, ноги подкашиваются подо мной, и я иду шатаясь.

Едва я был вне ограды замка, как поднялось солнце. В поисках согреваемого солнцем места, только добрел я до небольшого холма, как вдруг силы меня оставили; я не мог более двигаться, я сел.

Под нежным зноем рождающихся лучей я чувствую мало-помалу, что оживаю, уже я могу подняться и медленными шагами дохожу до моего смиренного убежища.

Вскоре усталость снова обязывает меня отдохнуть; я ложусь на мгновение на скате у края дороги, мечтая о своем грустном приключении.

Немного спустя я вижу себя окруженным пятью охотниками. Это были русские. Они удивляются, что видят меня тут: я гляжу на них с не меньшим изумлением.

— Друг, — говорить мне офицер, который был во главе их; — поднимитесь! Нужно следовать за нами, вы наш пленник.

В мгновение трое соскакивают с коней, обезоруживают и влекут меня.

— Жестокие, — вскричал я, — оставьте меня! Вы видите, что у меня нет сил.

«Ладно, вы получите одну из наших лошадей».

В тоже время они дали мне вышить немного водки и помогли мне сесть на лошадь. Мое горе оживает с моими силами.

Мы едем.

Вчерашнее зрелище вырисовывается в моем мозгу, и мои глаза невольно поворачиваются к месту, где происходила тяжелая сцена.